Профессиональную идентичность следует отличать от личной идентичности. Ключевыми здесь будут различение личных и профессиональных ролей. Для профессиональной роли характерны достаточно четко определенные пределы уместного поведения, т. е. границы нормативной аналитической работы, отличающие профессиональные отношения от социальных, сексуальных или деловых отношений и воспитания (Gutheil & Gabbard, 1988).

Основными требованиями классической фрейдистской техники являются абстиненция и нейтральность аналитика, предоставляющего «объективный», пустой экран для проекций пациента. Но уже с первых лет существования психоанализа стала очевидной нереалистичность и даже контрпродуктивность подобных требований к профессиональному аналитику. Что характерно, реальная практика Фрейда, как и его первых последователей, существенно расходилась с прописанными рекомендациями, как это показали недавние исследования по ранней истории психоанализа (Lynn & Vaillant, 1998; Roazen, 1995). Сейчас общепризнано, что попытки полностью исключить спонтанные проявления субъективности аналитика невозможны и бесполезны. Проблема состоит в том, как сохранить профессиональную идентичность и обеспечить при этом такое присутствие аналитика, чтобы пациент мог взаимодействовать с ним максимально свободно. Эта проблема формулируется обычно как проблема профессиональной дистанции. Аналитик должен сохранять определенную дистанцию, чтобы функционировать как профессионал. Но в то же время эта дистанция не должна превышать размеры зоны, внутри которой аналитик сохраняет способность к чувственному взаимодействию с пациентом[13].

Кеннет Ламберт, анализируя взаимовлияния психоанализа и аналитической психологии, представляет юнгианский взгляд на профессиональную дистанцию как некую срединную позицию. Избегаются обе крайности: как попытки быть неким искусственным существом, пустым экраном, так и слишком активные и эмоциональные проявления своей личности. В этом случае сохраняется доступность аналитика для проекций пациента, переносно-контрпереносных отношений, но без потери Самости аналитика. Концептуализируя эту профессиональную позицию, Ламберт вводит термин агапе, рассматривая его как сочетание Эроса, сочувствия и уважения при отказе от всемогущества. Агапе понимается Ламбертом и как личное качество аналитика, и как плод его профессионального опыта и мастерства. Оно предполагает способность сохранять связь с пациентом, проявлять заботу и терпение, и в то же время осознание пределов своих терапевтических возможностей. Агапе рассматривается как функция Самости (Ламберт, 2004).

В юнгианской литературе нередки завуалированные уходы от решения теоретических проблем, скрываемые за феноменологически метафорическими формулировками[14]. В психоаналитической литературе часто присутствует другая крайность: попытки вычленить конкретные элементы профессиональной аналитической позиции, представить нормативный перечень факторов[15]. Несмотря на определенную прагматическую ценность такого рода попыток (на них базируются положения профессиональных этических кодексов, в том числе и непсихоаналитических), их искусственный характер очевиден. Понятна и во многом обоснована их критика со стороны терапевтов других направлений, (см., напр.: Zur, Lazarus, 2006).

Характеризуя специфику трансформационных отношений в анализе, Стайн предлагает новое осмысление правила абстиненции: «не пытаться овладеть духом или контролировать его» (Stein, 1998, p. 98). Это означает открытость аналитика всем уровням отношений с пациентом и доверие бессознательному (точнее – Самости). Данный подход противоположен предложенной Фрейдом модели, которую Стайн называет «одна психика в комнате» (аналитик, поддерживая профессиональную рамку, должен быть холоден и нейтрален, а все его личное, вносимое в анализ, рассматривается как загрязнение этого идеального пространства). В рамках этой модели другая психика – психика аналитика – находится в тени, что ведет к понятным ограничениям эффективности анализа.