– Как идут дела в твоём нынешнем владении? – спросила Махиэль неожиданно низким голосом.

– Прекрасно! – Барон всё сильнее распалялся, его страх совершенно улетучился. – Прежде всего, я поставил каждому жителю деревни клеймо, чтобы все знали: это собственность барона Генриха фон Ольденбурга. Эти проклятые крестьяне наконец-то узнали, что такое работать по-настоящему! Мы искоренили грех праздности, теперь никто не болтается без дела, как раньше, ведь я обложил их такими налогами, что им приходится постоянно трудиться, дабы выплатить их, да ещё и себя прокормить. А кто не платит, тех я сажаю в яму. И они не ропщут, ведь я объяснил им: только честный труд есть основа добродетельной жизни. Роптавшие же лишились языков. А кузнеца, который выковал на один меч больше, чем ему заказал мой двор, я осудил на сожжение в его собственной жаровне, ибо попытку восстания мужиков нужно давить в зародыше. В итоге дела в моём владении приобрели стройность, богатство увеличилось, а люди стали жить в соответствии с божьими установлениями, предписывающими каждому червю рыть свой кусок земли. И теперь я прошу тебя, всемогущий Махиэль, помочь мне вернуть Ольденбург под мою сень, или дать другое государство, дабы изложенные мною принципы строительства добродетельного царства обрели плоть и кровь.

Махиэль подняла на барона полные равнодушия глаза прекрасной девы и долго смотрела, не мигая. Ему снова стало страшно, он ждал решения своей судьбы с тревогой и сомнением. Наконец, дух произнёс:

– Езжай к себе и жди гонца.

И медленно покинула залу, исчезнув во мраке соседней комнаты. Радостный барон щедро расплатился с магом и отбыл восвояси.

Неделя тянулась за неделей, но ничего не происходило. В душе Генриха поселились сомнения, а не было ли всё, произошедшее у мага, лишь инсценировкой для вытягивания из него денег? С чего он взял, что та девица на самом деле была духом, а не обычной деревенской шлюхой, игравшей роль духа за монету? Со временем мысль об обмане окрепла и утвердилась в его голове, он проклинал себя за доверчивость и мечтал поквитаться с Агриппой. Сияющий трон из его грёз поблёк и стал казаться далёким и недосягаемым. Все эти правители германских государств, курфюрсты, герцоги да маркграфы, ничтожества, желавшие только пьянствовать и портить девок, сидели на своих собственных престолах, а он, больше всех достойный титула правителя, прозябает среди мерзких скотов, свист кнута понимающих лучше слов государственной мудрости. От этих мыслей барон озлоблялся, становился резким и раздражительным, и его настроение на своих шкурах чувствовали все окружающие. Телесные наказания и пытки стали делом привычным, а на беглецов барон со свитой из числа данных ему курфюрстом солдат устраивал охоту. Тела крестьян, растерзанных собаками, сажали на колья и ставили вдоль единственной ведущей из деревни дороги, дабы они служили уроком другим.

Осень обернулась зимой, ту сменила весна, затем пришло лето, а когда и оно стало клониться к упадку, к барону пожаловал гонец. Мечты о троне воспылали в нём с прежней силой, и он принял посла с необычайным воодушевлением. Тот принёс волнующую весть: в расположенном неподалёку княжестве Гессен-Кассель опустел трон, и некому его занять. А он, Генрих фон Ольденбург, оказался ближайшим родственником умершего князя по материнской линии. Барон ничего не знал про это государство и тамошних родственников, но это не имело значения: он не верил своему счастью, он благодарил Бога, Дьявола, всех духов и святых за эту награду его терпению. Значит, старый колдун не врал, и церемония была настоящей!