«Я не знаю, верить ли тебе… Правда ли ты остался верен мне в столь долгом и опасном странствии, не прельстился ли посулами многоопытной соблазнительницы, всегда готовой даровать уставшим ласку и отдохновение, утишение боли и умаление страданий. Ведь вижу я на тебе следы её касаний, чувствую запах, горький аромат земли. И сам ты, словно со мной и не со мной, вот твой дух, вот твой образ, лёгкий эфир, колеблемый тёплым ветром ночным. Но где ты сам, где твоя мужественная плоть, где тяжесть рук, где звучность голоса? И пришёл ты ко мне, и не пришёл, или всё это сон, дразнящий меня ликом того, кого я уже отпустила, не похоронила, а отпустила, надеясь на его и своё счастье».
«Уменьшил я бесконечное пространство между нами до расстояния касания, но эту последнюю преграду мне не одолеть… О, коварство судьбы, не дотянуться мне до тебя, будто не властелин я телу моему, будто лишился его и парю в бесплотной пустоте. Хочу согреть тебя в объятиях, но лишь холод разливается вокруг, споря с жаром июльской ночи, и зябнешь ты, ещё более одинокая, чем прежде. Хочу кричать тебе о любви, но великая немота обуяла меня, тишина воссела на трон неколебимого царства вечной беззвучности. Я стою прямо перед тобой, но не могу обмануть твои глаза».
«Как холодно, как страшно сделалось в милой обители моей, словно не вдвоём мы здесь, и множество глаз смотрит на меня оттуда, из мира вечного „может быть“, и они зовут меня к себе, наполняя именем моим расползающиеся вокруг каверны. Не того я ждала эти годы, не такого тебя, ждала своего, а вернулся чужой, принадлежащий не мне, а вечной сопернице людской. О, как часто мы вспоминаем слово „вечность“… И снова я отпускаю тебя, не хороню, а отпускаю, оставь меня здесь, я не готова проститься с солнцем, пением птиц, зеленью трав, лаской материнской руки… Я останусь здесь, а ты отправляйся в своё бесконечное странствие по мирам познанным и непознанным со своей подругой тенью. Ты человек пути. Ушедши, иди».
«И снова тесные улочки родного города, готовый проткнуть луну шпиль собора, старый дом, понимающий мою печаль без слов. Но прочь отсюда, всегда вперёд, нет больше преград и границ. Я вернулся в лес, нашёл израненную одежду духа, омытую ночной росой. Только сейчас я понял, насколько наг. Но я не одинок, ведь много тех, кому не нашлось места в империи полудня. И мы ищем врата, предо мной открылись врата в град земной, теперь мой путь – в град небесный, призывно сияющий по ту сторону долгой и тёмной ночи».
Интендант
Звон колокола в неурочное время показался Готфриду тревожным и сулящим непредвиденное. Так и оказалось: на собрании находящихся в замке членов ордена комендант объявил о восстании пруссов. Рано или поздно чего-то подобного следовало ожидать, ведь та лёгкость, с которой Тевтонский орден продвигался на север и северо-восток, могла быть обманчивой: местные племена слишком строптивы, чтобы легко покориться германскому оружию и принесённой орденом религии. Ведь неспроста здесь, вблизи мощных христианских государств, смогло так надолго сохраниться язычество.
Тем не менее, магистрат Германа фон Зальцы принёс свои плоды: орден продвинулся далеко во владения пруссов, построил несколько замков-укреплений, а крест стал не менее эффективным оружием, чем меч. Однако язычники решили показать, что экспансия тевтонцев не будет слишком лёгкой задачей. Казалось, пруссы неслучайно восстали именно сейчас, ведь после смерти Германа и его преемника Конрада Тюрингского верх взяла пропалестинская партия во главе с новым магистром Герхардом фон Мальбергом. Значительные силы ордена были стянуты на борьбу с мусульманами за сохранение христианского королевства в Святой земле, а завоевания тевтонов в балтийских землях оказались без должной защиты. Вот и сейчас в замке насчитывалась всего пара десятков рыцарей, да ещё сотня пеших воинов, да ещё мужичьё из колонистов, чего было явно недостаточно для успешного отражения натиска прусских племён. Хотя никто не знал численность восставших, схватка обещала быть свирепой, но стены замка крепки, а запас провианта позволял не бояться долгой осады. Уж об этом Готфрид, интендант замка, позаботился.