– Тогда скажи: как ты планируешь устроить нашу жизнь, чтобы она была полноценной и счастливой? Это возможно сделать здесь? И почему именно здесь? Неужели не нашлось более подходящих мест?

Рамон нервно облизал губы.

– Я выбрал это место, потому что не нашел другого. Я руководствовался главным: нам нужно убежище, где нас точно никто не достанет. Ведь нас будут искать, ты сама это знаешь. Не будь мы гражданами Леонарда, выехали бы в провинции, никто бы и не заметил. А так – розыск. Сперва внутрисекторальный, потом межсекторальный. А там и общеимперский, скорее всего. Список пропавших людей периодически оглашают на радио, по телевидению, развешивают фото на площадях.

Элинор не сдержала снисходительно-жалостливой улыбки – такая обычно бывает, когда слушаешь наивные рассуждения ребенка или выжившего из ума старика.

– Рамон… Если в этом городе сорок миллионов человек, то сколько пропадает каждый день? Сотни, должно быть! Разве есть кому-нибудь дело до каждого из них? Какова вероятность, что нас кто-то узнает?

– Она невелика, но есть. Нельзя жить, боясь выйти даже в магазин за булочками. Общение с кем бы то ни было станет ошибкой, если этот человек нас узнает и сообщит властям. На работу тоже не устроиться, ведь при приеме попросят документы. А стоит их показать – и мы выдадим себя, пропавших и разыскиваемых. Поэтому и не будет у нас там никакой социальной жизни, дорогая. Из осторожности. А раз она невозможна, так зачем нам прятаться возле людей? Только сюда дорога, в оазис, – он любовно оглядел перегородки, мебель, потолок. – Возможно, он не совершенен, но это наш мост в новую жизнь.

– А почему ты уверен, что здесь нас никто не найдет?

– Потому что многие и не помнят, что такое место существует. А кто помнит – не додумается искать в нем. Оно как бы вычеркнуто из жизни города.

– Так где же мы?

Рамон поднялся на ноги:

– Пойдем, покажу.

Элинор устало мотнула головой:

– Прости, но мне сполна хватило пешей прогулки на сегодня. Я вся вымокла, ободрала руки, ноги, хочу есть и…

– Дурочка, я не зову на прогулку. Только пройти к окну. Ты все поймешь.

И она со вздохом приняла протянутую руку. Рамон вывел ее из фанерного лабиринта, за которым находилась лестница. Она карабкалась по стене, словно металлическая сороконожка, и упиралась вершиной в квадратный люк.

– Вот поднимемся по ней, и…

– Рамон! – предостерегающе подняла брови Элинор.

– Честное слово, дорогая, только поднимемся наверх, и все. А те окошки – они маленькие и очень высоко, из них ты почти ничего не увидишь. Уверяю, оно того стоит.

– Ох, ладно. Но чтобы больше никаких сюрпризов, хорошо?

– Клянусь, их не будет! – Рамон и на этот раз полез первым, мурлыкая какую-то мелодию и прерываясь на слова ободрения и похвалы следующей за ним женщине.

– Я сама не знаю, зачем карабкаюсь. Наверно, и правда любопытство перевешивает усталость, – тихо сообщила ступенькам Элинор.

С зубодробительным скрежетом мужчина откинул люк, впустив столб свежего воздуха, и вылез. Протянул руку филомене, и очень вовремя: на предпоследней перекладине у нее соскользнула нога. С усилием преодолев финальный барьер, Элинор рухнула на металл крыши. Не успей он раскалиться под полуденным солнцем, пролежала бы на нем минут десять, не особо беспокоясь о чистоте платья и ног…

– Ты справилась! Да, сегодня жара небывалая, так что осторожно. Присядь на ту деревяшку, отдышись. А потом наслаждайся видом.

С крыши действительно было, на что посмотреть. Прямо перед ними возвышалась цилиндрическая башня в сорок уровней высотой. Начиная с десятого, каждые следующие пять уровней были немного уже предыдущих в диаметре, и каждый такой переход отмечала открытая площадка-балкон с высоким парапетом. Башня располагалась в центре громадной прямоугольной площади, мощеной крупной плиткой разных оттенков голубого и серого. Видимо, полное впечатление узор, в который она была сложена, мог произвести только с верхних секций центральной высотки – настолько масштабным он был. По площади в хаотичном порядке были разбросаны футуристические скульптуры в два-три человеческих роста; фонтаны, похожие на кляксы и абракадабры, что создаются карандашом в полной сырого энтузиазма детской руке; частично крытые павильоны, лавки и столики под ломаными навесами; борозды электротротуаров… И никаких автомобильных дорог. Никаких рельс, никаких столбов с проводами, никаких знаков – только бесконечно тихая, пустынная площадь. Квадраты поросшей травой земли торчали зелеными островками в плиточном море – очевидно, их собирались засадить деревьями, разбить клумбы, но в итоге передумали.