Черный перстень он увидел сразу. Быстро одел его на палец, даже не взглянув на остальное.

– Пустое, – бросил он через плечо, уже на ходу, – оставьте себе и своим семьям.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. На то, чтобы вернуться назад в Башню Мудрости, оставалось не больше четверти часа.

Если бы он задержался лишь на секунду, то смог бы увидеть, как низушки, переглянувшись, дружно бросились на поиски ближайшего патруля.

– И ведь самое главное, то что? – не хотел я сюда ехать. А все Гонверт. Поехали, говорит, да поехали. Ему вроде как захотелось вытащить меня из моей плавильни. Чтоб я вроде как развеялся от скуки. А вот скажи ты мне по совести, мраморное ты чучело, ну когда мне вообще скучать? Я тебе вот что скажу, скуку придумали сами люди. Точно. Мне это один знакомый рудознатец очень хорошо объяснил. А теперь я тебе объясню. Вот только слегка промочу горло.

В совершенно пустом зале, еще недавно переполненным массой ликующего народа самых разных рас, Драгх аэн Грейтх из Рода Каменистого Лотоса, оружейник в десятом поколении, обладатель Ордена Самоцветов медленно напивался до беспамятства в компании мраморной статуи, изображающей собаку, держащую в пасти рыбу. Для удобства общения, статуя была вырвана из привычного для нее места и перенесена прямо к столу, за которым в одиночестве пировал гном, справедливо рассудивший, что ввиду невысокого роста церемонию ему все равно должным образом посмотреть не удастся. А после, услышав от взволнованных низушков из обслуги, краткий рассказ о случившейся трагедии понял для себя две вещи.

Первое – покинуть замок сейчас у него не будет ни малейшей возможности. Входы и выходы наверняка перекрыты, и всех, кто решит улизнуть, в суматохе могут бросить в темницу и позабыть либо попросту пристрелить без лишнего шума.

Второе – что без оружия, сданного им в Арсенал по законам гостеприимства, он совершенно ну то есть очень в смысле совсем беззащитен.

А потому взвесив все за и против, Драгх решил остаться в Пиршественном Зале и продолжить трапезу, потому, что до обеда еще ой как далеко и непонятно, будет ли он в принципе. Для собеседования во время возлияний была выбрана и принесена к столу уже упомянутая мраморная собака, которая смотрела на гнома безучастными агатовыми глазами и всем своим видом демонстрировала полное пренебрежение к происходящему.

– Скука, – подняв палец и придав лицу серьезное выражение, повествовал гном, – есть не что иное, как болезнь. И подвержены ей особи, которые ввиду своей душевной недостаточности не могут принимать мир таким, какой он есть и себя как частицу этого мира. Они (ну особи, то есть) своеобразно искривляют пространство вокруг себя и вносят в него диг… дризг… дисгармонию. Вот гномам скучать некогда. Потому что именно мы, – рявкнул он и грозно посмотрел на собаку, – полностью и окончательно можем сказать о себе – мы часть той Природы, что живет в пении морского прибоя, в шуме соснового леса и в звуке породы, откалывающейся от скал. Что? – он скривился, – ты хочешь сказать, что эльфы с их культом леса и традиций гораздо ближе к земле, чем мы? Ха, – он вдруг хватил кулаком по столу так, что статуя опасно задрожала, – в то самое время как из-за моря приплыли первые эльфы на своих кораблях под белоснежными парусами, мы уже знали секреты плавки стали и нам был знаком порох. А наши украшения! Присмотрись внимательнее ко всем побрякушкам, которые сейчас эльфы выдают за свое наследие. Все это – я повторяю, – все это было создано нашими руками. В наших мастерских. Наша беда, – гном горестно вздохнул, – в нашей вечной недальновидности. Мы охотно делились с гостями всем. Знаниями, землей, помогали обосноваться первое время. Соседи. Ха, а потом вдруг выяснилось, что мы всего лишь тупиковая ветвь развития и ошибка природы.