С уходом отца наш тандем распался. Но я понимала даже в том нежном возрасте, почему он так поступил. Мама не воспринимала отца как равноценного партнера, мужчину. Она была главной, а он – не поддающийся воспитанию ребенок. Она всегда все знала лучше. Мне бывало сложно с мамой, а отцу – просто невыносимо, ведь я и в самом деле являлась ребенком, а его очень унижала та роль, которую ему отвели в семье. Умный, образованный, главный энергетик, дома он превращался в нерадивого ученика. Почему случилось так, что он позволил жене изначально оттеснить себя с главенствующей роли, я не знаю. Скорее всего, причина в его неконфликтности и уступчивости. Будучи тихим и спокойным человеком, даже он не смог вынести бурного нрава моей матери. Однажды папа просто собрал свои вещи и ушел.

Я помню тот вечер, словно все случилось вчера. Последний вечер, когда мы были настоящей семьей. Папа готовил ужин на кухне, я читала ему вслух «Муму» Тургенева. Сало аппетитно шкворчало в сковороде, источая дивный аромат. Это папино любимое блюдо. Картошечка, жаренная на сале до золотистой корочки. Такое незамысловатое кушанье, но вкуснее, чем у папы, я никогда не пробовала. У каждого свой вкус детства. Этакое рецепторное воспоминание, возвращающее нас в прошлое. Так вот мне до сих пор кажется, когда я ем жареную картошку, что я переношусь именно в тот день. 21 мая 1984 года. Пятница. Вечер. На улице горлопанят дети, мои друзья и товарищи. Но я ничуть не завидую им, потому что мне приятно сидеть здесь с папой на кухне и читать ему вслух. Вытопившееся сало вдруг сильно брызнуло и испачкало белую занавеску на окне.

– Вот ведь невезение, – устало вздохнул отец. – Надо будет снять и постирать, а то ведь мать только чистые повесила.

Приготовив ужин, он отставил сковороду в сторонку, пододвинул табуретку к окну и стал снимать занавески, покрякивая от напряжения в руках и во всем теле. Отец был невысокого роста, и ему приходилось вытягиваться в струну, чтобы дотянуться до гардины. Затерев жирные пятна хозяйственным мылом, он засунул занавеску в стиральную машину – «Малютку». Сейчас, конечно, это чудо техники язык бы не повернулся назвать стиральной машиной. А в моем детстве «Малютка» почти в каждом доме являлась незаменимой помощницей в хозяйстве. Но имелся у этой модели существенный недостаток – она рвала вещи при стирке, если их неаккуратно уложить в бак. Вот и занавеске не повезло. Ее изрядно потрепало.

– Ремонту не подлежит, – тоскливо констатировал факт папа, вынимая штору из машинки. – Жалко.

Мы обменялись с ним унылыми понимающими взглядами. Вот уж мама разозлится! Казалось бы, обыкновенная занавеска, кусок ткани, а кто мог предположить, что с нее все и начнется.

Мама пришла с работы уставшая и злая. Конец учебного года, работы невпроворот. Помыла руки, сели ужинать.

– Игорь, ну зачем ты опять открыл банку огурцов? Просила же не трогать! Там осталось всего ничего!

– Не ругайся. Очень захотелось нам с Лерочкой твоих соленых огурчиков. Ты же знаешь, как мы их любим. Да и потом скоро лето, новый урожай.

– Новый урожай… Когда он еще будет? Зла не хватает. Говори не говори, толку никакого. Попросила же по-человечески!

Я сидела за столом, понуро опустив голову. Ведь это я уговорила папу открыть эту проклятущую банку. Только скандал спровоцировала. Просто не понимаю, как можно есть картошку без огурчиков? Мама недовольно стучала вилкой по тарелке. Напряженная складка на лбу никак не разглаживалась. Я тихо вздохнула, отправляя очередную ложку картошки вприкуску с огурцом в рот. Аппетит испортился. Папу жалко.