Как чувствовал себя Эмиль во время их встреч, мы с уверенностью сказать не можем, 85 % – что он относился к этому гораздо проще, а может, и вообще не помнил или не придавал значения их прошлым конфликтам. Во-первых, это было для него скорее естественное, а вовсе не стрессовое состояние. Во-вторых, потому что опять же 90 процентов всех конфликтов инициировал он сам. Да и вспомните себя: когда вы выступаете в роли агрессора, когда идете на конфликт и, что самое главное, когда жертва ваша уступает и не дает отпор, адекватный вашей агрессии, страдаете, конечно же, не вы. А кто страдает от всего этого, вам и дела особенно нет. Напротив, атакующий чувствует себя на коне. А как же иначе! Ведь так и должно быть! Атака, напор и чувство доминирования как раз-таки и придают уверенности и ощущение превосходства над другими. Нельзя ведь представить себе гепарда, преследующего газель, хватающего ее острыми когтями, ломающего шейные позвонки мощной челюстью с острыми зубами, а потом терзаемого рефлексией по этому поводу. Таковы уж хищники, без этого им не выжить. Такими их создала природа, соблюдающая в своей непостижимой для человека мудрости баланс сил, без которого всем было бы в конечном итоге хуже. Вот и Эмиль, судя по всему, был тем самым хищником, которому, возможно, было не выжить без психологических атак на окружающих. Не выжить в первую очередь в психологическом плане. Ясное дело, на выживании его физической оболочки это вряд ли бы отразилось. Но симбиоз здорового тела и духа со времен древних римлян так никто и не отменял. Поэтому если на душе неспокойно и дух штормит на волнах эмоциональной нестабильности, то кому вообще нужно это здоровое тело? И не было бы рядом Эрика для реализации потребностей Эмиля в самовыражении за счет угнетения слабых, нашелся бы кто-нибудь другой. Кстати, наблюдения Эрика это наилучшим образом подтверждали. Эмиль всегда старался найти себе кого-то, цеплялся к нему и начинал осуществлять по отношению к несчастному одну эмоциональную атаку за другой, терроризируя душу жертвы. Эрик же в таких случаях, обладая обостренным чувством справедливости, всегда подобно британскому отряду SAS, созданному для борьбы с терроризмом, бросался на выручку оккупированному бедолаге. Понятно, что делал он это как можно более цивилизованно, никогда не переходя грань. В такие моменты Эмиль недоумевающе смотрел своими черными лукавыми глазами на Эрика, как бы вопрошая: «Брат, ну зачем ты мешаешь мне жить?! Зачем делаешь более тяжелой мою и так нелегкую ношу?». Да-да, все именно так! А как же иначе? Неужели кто-то думает, что другие люди полностью довольны своей жизнью и считают, что никто им ее не усложняет? Не тут-то было! В жизни абсолютно каждого из нас есть тот самый подлец, мешающий жить, о котором уже было сказано ранее.

В моменты, когда Эрик вступался за очередную жертву, сам Эмиль видел Эрика именно тем подлецом из песни и, конечно же, не мог не огорчаться по этому поводу. Но кавказец не страдал от скудоумия и поэтому хорошо понимал, что ему не к лицу выставлять себя агрессивным скандалистом на публике. Люди не любят таких и не хотят, чтобы такие ими руководили. А Эмиль, сам не зная почему, ни в коем случае не хотел прослыть очередным туповатым орлом кавказской наружности, склонным к пустой браваде и никому не нужной агрессии. Не хотел он быть еще одним примером, иллюстрирующим этот стереотип. Поэтому при первом же отблеске сияющих лат Эрика, вступившегося за очередного бедолагу, Эмиль безапелляционно отступал. «И что он постоянно лезет со своим неуклюжим, никому не понятным геройством?» – всякий раз задавал себе вопрос Эмиль, когда подшучивал над кем-то самым нежным и безобидным, как ему искренне казалось, образом. Эрик виделся ему в такие моменты не более чем странным занудным чудилой, разрушающим всеобщее безобидное и дружеское веселье.