Сосед рад-радёшенек: вот так, легко и ловко увёл клад у человека. И ведь ничего-то не попросил взамен. Ему и в голову не пришло спросить: а откуда про то тебе известно? Всё спуталось в сознании, едва прослышал про клад-то. Идёт он в лес до длинного лога, а сам думает: лог-то длинный, где именно зарыт клад? Эх, не додумался выпытать про место-то. Но и назад не вернёшься: плохая примета. «Была, не была. Аль мета какая в том месте имеется», – и только так успел подумать, видит впереди синее свечение. Не иначе клад, решил он про себя. Копнул лопатой раз, другой, обо что-то твёрдое упёрлась лопата. «Сундук», – вот теперь-то я заживу, решил скупец. Нагнулся потрогать, а в яме какая-то дохлая то ли собака, то ли волк, впотьмах и не разберёшь. А подсветить нечем.

И такая досада взяла скупца, что он схватил эту дохлую скотину и потащил до мужичка. Нечего, мол, изгаляться над работными людьми. А на улице уже и рассвело, скупец и думает, скорей бы дойти, иначе увидит кто, насмешек не оберёшься и заметно прибавил шагу.

Поравнялся с домом мужичка, да и с размаху запустил в оконный проём дома. «Будет тебе изгаляться», – ухмыльнулся скупец, продолжив путь. Дохлая же скотина, шлёпнувшись на пол обернулась немалым количеством золотых монет, от блеска которых мужичонка и раскрыл глаза на печи. Но спросонья никак понять-то не может, что здесь происходит. Лишь протёрши глаза, он вспомнил про голос и выдавил из себя: Бог даст и в окно подаст…

– А что, и вправду дохлая тварь обернулась монетами? – спросила Лизавета, уверенная, что сказка наконец дошла до логического завершения и у Ефремушки не будет ни малейшего повода ворчать.

– Кто про то знает доподлинно, одно могу сказать: в каждой сказке есть маковка да истины.

В другой же раз Лизавета ни с того, ни с сего поинтересовалась его сердечными привязанностями. На что Ефремушка, вначале попытался отмолчаться, а после как бы оборачивая всё в шутку, произнёс:

– Да мне, госпожа, уж на тот свет пора. Заждались, поди…

– Ефремушка, тебе туда ещё рановато. – И сама, не ожидая от себя подобной запальчивости, продолжила. – Мы тебя еще женим!

– Госпожа Лизавета, стар я уже жениться, обзаводиться семьёй, – как-то грустно улыбнулся.

– Как это старый? Сколько тебе годков-то будет? Тридцать восемь? И ты говоришь старый? – Лизавета с нежностью взглянула на него, старые обиды давно бесследно растаяли, а более надёжного и верного слугу, нежели Ефремушка, днём с огнём не сыскать. Да и он, не ожидавший такого отпора на свою шутку, растерянно отвел взгляд.

– Ну будет тебе, Ефремушка. Это всё дорожные разговоры, дабы время занять, – успокоила его Лизавета.

И вот так в словесных перепалках они коротали дорогу от постоялого двора до следующего, скользили легко и лошади бежали резво, а где дороги были не шибко заезжены, так и они тоже шли тяжело, но в день вёрст по сорок-пятьдесят проходили, останавливаясь на ночлег в постоялых дворах.

Невдомёк было Лизавете, что Апраксин, выехавший из посёлка, оказался в заложниках у лихих людей. Будь при нём хоть какое оружие: холодное или огнестрельное, он вполне бы смог отстоять себя, а что сделаешь безоружным против нескольких человек. «Напрасно я не вызвал навстречу Ефремушку», – укорял себя Апраксин со связанными за спиной грубой бечёвкой руками.

Карета, запряженная в тройку лошадей, неслась ровно, когда на их пути оказалось сваленное поперёк дороги дерево, листья пожухли, но заметно, что свалили намедни. Лошади остановились, как вкопанные перед внезапно возникшей преградой, поелику обойти ни с какой стороны не представлялось возможным. И пока Александр пытался определить причину остановки грянул одиночный выстрел.