– Тяга двенадцать, маршевые пять, перехожу на маневровые, – отчеканил Николай.

– Принял на маневровые, выравниваемся по горизонту. Бери на себя стабилизацию, – приказал одноглазый капитан. На нижнем экране, заменяющем нам пол в прожекторах, появилось чёрное поле, возле которого виднелась просёлочная дорога. – Выпускаю шасси. Всему экипажу пристегнуться! Малый ход. Сто метров до контакта. Пятьдесят метров. Внимание! Контракт с поверхностью! Маневровый гаси. Полный стоп!

– Это было… плавно, – проговорил я, выдернув камень из разъёма и спрятав его под одежду. – Благодарю за мягкую посадку.

– Не за что, ваше сиятельство, – проговорил Погоняйло. – Всем постам – отбой.

– Остаточная энергия двенадцать. Девять. Переход в фоновый режим. Реакторы минус, – отчитался Николай, и экраны один за другим погасли, вместе с приборными панелями. Осталось только вторичное освещение, которого вполне хватало после ночного неба и почти неразличимой на экранах земли.

– Удивительно, мы всё же сели. На десяти техниках, – покачал головой одноглазый капитан. – Силы потомственных дарников поражают. Могу поспорить, что вы, ваше сиятельство, и с корветом бы справились в одиночку. Но тут вопрос в том, что подобная нагрузка идёт ежедневно.

– Никаких проблем, – пожав плечами, ответил я, отодвинул приборную панель и, расстегнув все ремни, выбрался из кресла. – Хотя, признаться, сидеть круглые сутки в этом кресле было бы не самым удобным.

– Всё зависит от привычки и формы одежды, – пожав плечами, прокомментировал Погоняйло. – Со своей стороны должен сказать, что удивлён вашей выносливостью. Не каждый профессионал в состоянии продержаться несколько часов в одной позе. К тому же потребности организма… а теперь прошу за мной в кают-компанию. Времени на экскурсию по кораблю у нас достаточно.

Тут он был прав. Лететь ночью, светясь как новогодняя ёлка, чадя выхлопами двигателей и позволяя себя таким образом отследить, – не самая лучшая идея. А вот найти нас ночью среди полей и лесов бескрайней России – задача почти невыполнимая. Разве что донесут местные, видевшие наше приземление.

Первое, что меня поразило, – общая теснота коридоров. Разминуться можно было, только если вжиматься в стены или отходить на перекрёстках в сторону. Хоть боком не нужно протискиваться – уже плюс. Но зато понятно, почему во флот не набирали высоченных гвардейцев-гренадеров. Однако меня беспокоил один вопрос, который я тут же задал, стоило нам оказаться в более-менее просторном помещении.

– Как штурмовые группы берут такие суда? Тут же резонансный доспех только боком пройти сможет? – удивлённо спросил я, оглядывая высокую, словно вытянутый стакан, кают-компанию. Стулья, прикрученные к стенам, потолки из решёток, позволяющие общаться людям на разных уровнях, столы-торбы с кучей ящиков. Всё максимально компактно.

– Корабли младше крейсерского класса на абордаж не берут. Обычно, – прокомментировал Погоняйло. – Офицерскому составу – собраться в главной кают-компании. Второй уровень, коридоры А2 и Б2.

– Это просто невыгодно, – уточнил стоящий рядом с ним Николай. – У малых судов почти нет бронирования. Снять щиты – дело пары удачных попаданий, затем идёт маневровый бой, и, если двигатели или гондолы повреждены, малым судам приходится выходить из строя. Другое дело – крейсера или тяжёлые артиллерийские суда. Но по сравнению с нашим перехватчиком они почти не двигаются.

– А им и не надо, – усмехнувшись, сказал Погоняйло. – Брони хватает, чтобы выдержать прямое попадание ставосьмидесятимиллиметрового фугасного снаряда. Батареи ПСО разбирают всю мелочь, включая такие судёнышки, как наше, а орудия второго эшелона убирают с поля боя менее манёвренные, но при этом лучше защищённые суда. И вот такие суда и в самом деле приходится брать штурмом.