Соколов вытащил из саквояжа платок и высыпал на стол червей и лягушку.
Вдруг он посмотрел на электрика и экономку:
– Господа хорошие, снимите вашу обувь!
Те покорно исполнили приказание.
Жеребцов достал гипсовые слепки следов, снятых возле трупа. Обувь точно совпала с ними.
Соколов, словно фокусник перед коронным номером, поднял вверх перламутровую пуговку:
– А вот эту деталь вашего, мадам Буц, муслинового платья я нашел там, куда вы вчера положили мертвого ребенка. Для меня это было первым знаком: вы в убийстве замешаны. Вопросы есть?
Вопросов не было.
Экономка зашлась в истерике, электрик Михеев пнул ее под столом ногой:
– Молчи, дура! Мы жертвы технического прогресса.
Впереди их ждал суд: один обвинялся в преступной халатности, приведшей к человеческой жертве, другая – в пособничестве преступлению и сокрытии его.
Эпилог
После окончания совещания Гартье пожал руку Соколову:
– Поздравляю, поработал блестяще. Можешь ехать в свои Мытищи. Неделю отдыхай, беспокоить не буду.
Соколов хохотнул:
– Ведь врешь, Николай Федорович! Разве мне дадут отдохнуть неделю? Сомневаюсь.
– Верно говорю – неделю!
– Хочешь пари на ящик шампанского?
…Через два дня Соколов шампанское выиграл: прикатил на «рено» Галкин, смахнул со лба пот и пыль, доложил:
– Начальство требует! Убийца на свободе…
Началось новое приключение.
Звериный оскал
Этот чудом сохранившийся дом, согласно легенде, был построен еще при Иване Васильевиче Грозном. Толстые покосившиеся стены, изъеденные трещинами, глубоченный, из громадных белых камней подвал, фасад, вылезший далеко за линию новых построек, – все дышит глубокой стариной. И еще напоминает об ужасной истории, случившейся здесь на заре двадцатого века.
Связи случайные
Если читатель полагает, что похитители средств передвижения появились одновременно с развитием автомобильного транспорта, то он заблуждается. Во времена благословенные, патриархальные, были лихие людишки, похищавшие коляски, кареты, брички, ландо, фаэтоны, кабриолеты, телеги и даже похоронные дроги.
В Москве появилась целая шайка, которую долго не удавалось поймать. Наконец напали на след. Началась слежка, ибо важно было выявить всех: и кто угонял, и кто затем продавал скамейку (так на воровском жаргоне называли лошадь), и коляску, и рубашку (сбрую).
Вот с этой слежки и началось дело, о котором наш рассказ. Памятный читателям «Кровавой плахи» агент Гусаков-сын влетел, взмыленный, в кабинет начальника сыска Гартье и, облизывая пересохшие губы, взволнованно заговорил:
– Я вчера «вел» Маньку Губу, ну, эту, Марьям Гулямдину, по делу «экипажей». Взял я ее от булочной Филиппова на Мясницкой площади. Ну, значит, идет Манька по аллее Чистых прудов, вдруг – шасть! – к ней какой-то господин подваливает. Высокий, в костюме-тройке, на животе толстая золотая цепочка – богатый франт, одним словом. И усищи – ну, право, шире плеч! – нафабренные торчат. Начинает он Маньке что-то заливать, явно, что ухаживает…
– Да, Манька из себя аппетитная. Помнится, прежде на Тверском работала целкой, — кивнул одобрительно Гартье. (Заметим: на жаргоне «целка» – это незарегистрированная проститутка.)
Гусаков залпом осушил стакан воды и уже более спокойно продолжал:
– Господин веселый, да и Манька, дура, рада, что такого солидного кавалера завлекла. Зашли они в винный подвальчик у Покровских ворот. Минут через тридцать Манька выплыла явно навеселе. Ее спутник кликнул лихача, я тоже – держу их крепко. На Старой Басманной они вошли в небольшой дом, что напротив церкви Никиты Мученика. Господин своим ключом открыл входную дверь – это с торца, там, где Александровское коммерческое училище. Думаю: надо ждать! За час-другой господин успеет к Маньке под юбку слазить, буду дальше ее пасти.