– Да нет же, государь, уверяю вас, там вполне уютно.

– Быть не может, – возразил Людовик XV.

– Не угодно ли вашему величеству убедиться самолично? – предложила дофина, весьма чувствительная к такой чести, как посещение короля.

– Пожалуй. Шуазель, вы с нами?

– Уже два часа, государь. В половине третьего у меня заседание парламента. Пора возвращаться в Версаль.

– Что поделаешь! Поезжайте, герцог, поезжайте и нагоните страху на черные мантии. Дофина, будьте любезны, покажите мне малые апартаменты. Я без ума от интерьеров.

– Идите с нами, господин Мик, – обратилась дофина к архитектору, – у вас будет случай услышать суждения его величества, а он так прекрасно во всем разбирается.

Король пошел первым, дофина следом.

Минуя вход во дворы, они взошли на небольшое крыльцо, которое вело в часовню.

Налево была дверь ее, направо – простая прямая лестница, ведущая в коридор, в который выходят квартиры.

– Кто здесь живет? – спросил Людовик XV.

– Пока еще никто, государь.

– Однако же в дверях первого апартамента торчит ключ?

– Ах да, правда: сегодня мадемуазель де Таверне переезжает и устраивается на новом месте.

– То есть здесь? – уточнил король, кивая на дверь.

– Да, государь.

– Она сейчас у себя? Тогда не будем входить.

– Государь, она только что вышла; я видела ее под навесом в малом дворе, на который выходят поварни.

– Тогда покажите мне ее покои в качестве образца.

– Если вам угодно, – отвечала дофина.

И она через переднюю и два кабинета ввела короля в единственную спальню.

Там уже была расставлена кое-какая мебель; внимание короля привлекли книги, клавесин, а более всего – огромный букет великолепных цветов, которые м-ль де Таверне поставила в японскую вазу.

– Ах! – сказал король. – Какие прекрасные цветы! А вы хотите переделать сад… Кто же снабжает ваших людей такими цветами? Надеюсь, их приберегли и на вашу долю?

– В самом деле, букет красив.

– Садовник балует мадемуазель де Таверне… Кто здешний садовник?

– Не знаю, государь. Цветы мне поставляет господин де Жюсьё.

Король с любопытством оглядел все помещение, еще раз выглянул из окна во двор и удалился.

Его величество прошествовал по парку и вернулся в Большой Трианон; там ждали его экипажи: после обеда, с трех до шести вечера, назначена была охота в каретах.

Дофин по-прежнему измерял солнце.

Пока король, желая до конца успокоить г-на де Шуазеля и с пользой провести время, прогуливался по Трианону в ожидании охоты, замок Люсьенна превратился в пункт сбора испуганных заговорщиков, которые во всю прыть слетались к г-же Дюбарри, словно птицы, почуявшие запах пороха.

Жан и маршал де Ришелье долго мерили друг друга яростными взглядами; тем не менее они первые сорвались с места.

Прочие же – обычные фавориты, сперва прельщенные мнимой опалой Шуазелей, а затем безмерно напуганные вернувшейся к нему милостью, – машинально, поскольку министр уехал и угодничать перед ним было нельзя, потянулись назад, в Люсьенну, чтобы посмотреть, достаточно ли крепко дерево и нельзя ли на него карабкаться, как прежде.

Г-жа Дюбарри, утомленная своей дипломатией и ее обманчивым успехом, вкушала послеобеденный сон, и тут во двор с шумом и грохотом, словно ураган, въехала карета Ришелье.

– Хозяйка Дюбарри спит, – не двигаясь с места, объявил Самор.

Жан, не щадя роскошных вышивок, покрывавших платье губернатора, дал негритенку такого пинка, что тот покатился на ковер.

Самор истошно завизжал.

Прибежала Шон.

– Злобное чудовище, зачем вы бьете малыша! – возмутилась она.

– А вас я в порошок сотру, – отвечал на это Жан, сверкая глазами, – если вы сейчас же не разбудите графиню.