– Эх, дорогуша, – сказал, когда он закончил рассказ, – конфабуляция… проблемы с памятью, – перевёл для грешника, – обследовать тебя хорошенько надо. Но ты не волнуйся: сейчас сфотографируем тебя, отправим на базы. Быстро твоих родственников найдём.

И он понял, как прозрел: всё-таки не ангелы. Люди. Люди другой цивилизации. Эксперимент сэра М удался – правда, не так, как тот ожидал.

Его, беглеца, случайно переместили в другой мир.

Небо. Синее-синее. Ровное-ровное. И солнце – яркое, чистое, аж смотреть невозможно. Ему и запретили смотреть, сказали, что можно ослепнуть. Когда поняли, что смотреть не перестал – затемнили окно.

Думал, такое небо бывает только в рекламе. А вот – стоило только сделать один неверный шаг, и то, что казалось нереальным, стало обыденным. И солнышко плевало, обыденное оно или нет – смотрело в окно, улыбалось, даже сквозь затемнитель щекотало по утрам веки: «Вставай, лежебока!».

Да проснулся, проснулся. Ещё минуточку…

На зарядку ходил со всеми. Быстро познакомился с соседями по палате – их было двое, четвёртая койка пустовала. Выслушал много шуток про появившуюся на месте обритых волос щетину, посмеялся сам – шутки были хорошие. Про свой мир он больше не заикался: говорил, что просто ничего не помнит. Конфа… конфиденция у него. Больные его жалели, и жалость, как непривычно переслащенная пилюля, бесила. Поэтому большую часть времени он предпочитал смотреть в окно и грызть пилюли, отучающие от никотина.

Потом юный доктор принёс ему местный компьютер – доску, с которой можно было читать и смотреть фильмы. Стало веселее: технологии его мира по сравнению с тем, что он видел здесь, были допотопными игрушками. Вот только что была доска как доска – а вот загорелся экран, и можно читать. Удивительная штука! И не норовит тебя сожрать, а это ценно для человеческих изобретений.

От общих мероприятий он не отказывался тоже: всё же тянуло к людям. Тем более – таким совершенным, как эти. Подумать только, это – душевно больные сего мира: прекрасные, интеллектуально развитые, тонко чувствующие собеседники! После них старый архивариус, с которым он когда-то в юности проводил много времени, познавая книги, казался полуграмотным дикарём! Каковы же те, за границами стен?

Хотя чем больны именно эти люди, ходившие вместе с ним по коридорам, он не мог понять. Вот, сосед например. Сказал, сильно женщин любит. А кто их не любит? – удивился он. Да не, возразил сосед. Я сверх меры люблю, понимаешь? У меня атавистические инстинкты слишком развиты из-за поражений мозга: в норме положено так-то и так-то, а у меня так и так. На всех смотрю, не только на свою жену, ещё и трогать тянусь. И что? – удивился он. Это же нормально, ты же человек. У нас вот как: если ты до женитьбы трёх не попортил – лох, как есть. Во время женитьбы если с посторонними женщинами не пляшешь – так хреновый ты мужик. Сосед смеялся долго и до слёз. Спросил: и ты? И я, – ответил он, вызвав новый приступ смеха.

«Фантазёр!» – выл сосед, утирая слёзы. «Вот фантазёр!»

Смотреть в книгу, скрипя зубами. Почему-то было обидно.

Сами вы дураки. Вот чего.

Так, понемногу, из разговоров перед и после зарядки, из исповедей на коллективной терапии, из доски, заменявшей целую библиотеку – он понял.

Это – идеальное государство. Утопия во плоти. Счастье для всех, и правильность зашкаливает – такая, как про неё бубнят старики-священники. Он слышал про подобные государства там, у себя. Но все, кто рассказывал про них, говорили, что достичь такой топи невозможно, и более того – не нужно: ведь человеческая натура будет подвергнута стеснению. Да только подумайте сами, какой идиотизм: на улице не плюнь, не ругнись, идиоту морду не бей, не кури в общественных местах, восхваляй правящих, пока они за твой счёт наживаются. Купить ничего не купишь – денег нет, довольствуйся тем, что правитель дал. Вот никогда не мог понять, как одни люди могут добровольно отдавать какому-то мифическому обществу своё, родное, а другие – не захапать всё себе. Ну не бывает так. Бред.