– Да, он занимательный человек, романтик и бунтарь с самыми свежими и яркими взглядами на мир, – весело отозвался тот. Ипполит опешил. На всякий случай спросил:

– Э-э… Ты о Моррисоне?

– Да. Все Мэрионы похожи друг на друга, но этот будто сошёл с иллюстраций о старых преданиях, – просиял молодой врач. – Как он рассказывает о войне! Трах-бах! Один на десять человек! А как он дерётся, ты бы видел! Его бывший сосед по палате, Бостон, хотел за то, что он правду рассказывал про войну, ему лицо начистить! Мэрион его самого начистил, да так, что больше никто с ним ссориться не желает!

– Дорогуша, – Ипполит вспомнил, что так всегда называл Тиринари Эндрю, и едва заметно улыбнулся, – это замечательно. Но тебе ещё рано знать о войне. Тебе едва за двадцать. Ты не представляешь, какая это трагедия для народов.

– Почему же, знаю. Мэрион рассказал. Война – это когда люди умирают не от старости. Это когда есть болезни. Есть опасность умереть. – Тиринари вздохнул и сказал: – Честно говоря, я даже поглядел несколько раз записи снов Мэриона. После его рассказов – это потрясно! Ипполит, ты не знаешь, как скучно, как пресно мы живём!

– Это что же такого пресного в нашей жизни? – Ипполит старался, чтобы голос звучал непринуждённо.

– Ипполит, он правда оттуда. Он был там, – Тиринари остановился и со странной блуждающей улыбкой продолжил: – Он был на войне. Он сбежал. Потом его несколько раз пытались убить, потому что он шёл против системы. Его истории – это истории о сильных людях, которые каждый сам за себя, а не делают то, что им говорит какой-то совет.

– Много ты общался с Моррисоном, Тиринари?

– Да почти каждый день. Представь, мне удалось его разговорить! Это удивительно, правда? Его не назовёшь душой компании. Он сначала почти всегда молчал, ограничивался короткими фразами. Неудивительно, с его-то жизнью! Но я старался поддержать разговор, выказывал искренний интерес, как ты советовал. Сначала ужасался, но через силу слушал. А потом и впрямь так интересно стало! И Рамини тоже заинтересовался, приходил иногда. Вот мы подумали с Мэрионом и решили, что будем проводить вторники рассказов. Каждый рассказывает о себе. Это великолепная методика! Знаю, похожая уже была, но эта особенная!

Ипполит вздохнул. Тиринари, не заметив этого, продолжал:

– Она заключается в том, что человек сам выбирает историю для рассказа, и после того, как он её выплеснет, становится легче! Не смотри так насмешливо! Сначала нас было трое, а теперь вот – полбольницы ходит, и тебе понравится! Мэрион – звезда, конечно. Все мы с нетерпением ждём его историй! Запишу их и… как думаешь, я смогу защитить степень? Тебе тоже нужно послушать, Ипполит: истории этого человека -истинная жизнь! – с этими словами Тиринари толкнул дверь процедурной и сделал приглашающий жест рукой.

Ипполит остановился на пороге. Кабинет был залит светом; в центре стоял круг из стульев. Горбоносый врач сразу увидел Моррисона: тот сидел, откинувшись на спинку стула, и глядя в окно. Остальные присутствовавшие – человек двадцать – бурно и радостно приветствовали Ипполита; Моррисон только кивнул, улыбаясь одними губами. Сердцевина урагана, ни больше ни меньше.

Тиринари из-за спины срывающимся голосом произнёс:

– Проходи, проходи, Ипполит. Привет, Мэрион!

Моррисон сверкнул отремонтированными и отбеленными зубами.

– Здрасьте, док, – развёл руками. – Я вас помню! Пришли послушать самую настоящую правду о жизни, о человеческой природе и подвигах?

Возбуждённо переговаривались пациенты. Здесь была и пожилая Агнесса: на пару с соседкой они хлопали в ладоши и хохотали; были юные Жорж и Сим; была стайка девчонок-медсестёр – Таллия, Калли, Клио и ещё три, которых врач заметил едва мельком; был Адитус из восемнадцатой, человек не первой молодости…