«Раз евреев стали выселять из австрийской периферии, значит, и до Вены когда-нибудь дойдет», – решил Иосиф Гитлер и принял историческое решение для своей семьи, спасшее несколько жизней из его далекого потомства, поскольку в будущем все австрийские гитлеры семитского происхождения были поголовно и с необыкновенной ревностью истреблены австрийскими гитлерами арийского происхождения. Так семья венского аптекаря Иосифа Гитлера оказалась в Бредичеве.

– Ничего, – строго сказал он жене, которая пришла в ужас с первого взгляда, брошенного ею на Бредичев. – Знаешь, как называют этот город славяне? – Иосиф сделал многозначительную паузу и со значением произнес. – «Торговый Иерусалим Израиля», а еще «Волынский Иерусалим».

– Да пусть они называют его хоть Царствием Небесным, – откликнулась на слова строгого мужа жена и горько разрыдалась.

А через тридцать лет в Бредичев поучиться игре на струнных у местного профессора и послушать пение канторов в здешней синагоге приехал будущий композитор Шопен. Тут он познакомился с одним из отпрысков к тому времени уже покойного бывшего венского аптекаря Иосифа Гитлера. Молодых людей сближал не только абсолютный слух, но и значительный интерес к музыке хасидов и теории круговорота напевов в природе. Глубоко генетически обиженный на Австрию и все немецкое Ицик Гитлер не стеснялся делиться с новым приятелем из Варшавы своими мыслями о том, что если немецкую Германию и не забудут в грядущей дали веков, то только потому, что в ней когда-то жили евреи.

– Ну кто бы помнил через каких-нибудь, скажем, пять тысяч лет, что был такой город Регенсбург, если бы не Иегуда Хасид из Регенсбурга?

И действительно, в нынешнем Бредичеве рабби Иегуду Хасида прекрасно знали, хотя он жил в Регенсбурге шестьсот лет назад. А кто видел тот Регенсбург? Рики тихо и задумчиво улыбался. История жизни и трудов Йегуды Хасида рождала в его душе необъяснимое романтическое томление, хотя он никогда не читал «Книгу благочестивых» знаменитого рабби из Регенсбурга.

– Вот ты смеешься… – начинал было заводиться Ицик Гитлер, но Рики Шопен успокаивал его смиренным:

– Я не смеюсь, я слышу, – и Ицик бы дорого дал, чтобы услышать то, что, по всей видимости, и впрямь слышал Рики, потому что казалось, что он слышит ангелов.

Так пролетели еще девяносто лет, и в город Бредичев своим чередом пришел двадцатый век, который, вопреки радужным надеждам передового человечества на окончательное торжество прогресса и гуманизма, сразу же начал озадачивать заинтересованных наблюдателей отнюдь не благостными событиями. Сначала всех потрясли слухи о баррикадных боях в Москве, а еще через пару лет бредичевские умы самого разного качества не на шутку смутило сообщение о гибели в далеком от Российской империи океане лайнера с фундаментальным названием «Титаник».

– Так и Машиах скоро придет, – сказал кантор в отставке Моисей Гитлер своим взрослым сыновьям, Адольфу и Павлазару.

И может быть, вдохновленный в том числе и этими словами своего отца Моисея старший его сын Адольф, капельмейстер полка, стоявшего именно в родном для него Бредичеве, и сочинил «Страдания хуторянки», марш, ставший со временем всемирно известным. Мелодия родилась сходу и просто изумила Адольфа своей проникновенной красотой.

«Какая заводная, хватающая за душу вещь! – подумал он, и слезы навернулись у него на глазах. – Но почему страдания, да еще хуторянки?». Вопрос был не праздный, хотя Адольф в чем-то лукавил сам с собой. Хуторянка в его военной жизни, конечно, была. Были и ее страдания.

Полк тогда расположился лагерем на Кубани неподалеку от казачьего хутора, и капельмейстеру Адольфу Гитлеру разрешалось удаляться иногда довольно далеко от армейской палатки в процессе размышлений над художественной трактовкой того или иного музыкального сочинения, которое он планировал включить в репертуар. В глубокой задумчивости проходил он иногда через хутор, не замечая вокруг себя ничего земного. Зато его не могла не заметить бойкая шестнадцатилетняя Анюта, которая однажды устроила так, что отрешенный от мира капельмейстер чуть об нее не споткнулся.