– Что-нибудь не так? – спросил его гауляйтер.

– Все не так, владыка края, – отчеканил центурион.

– Да ты расслабься. Эй, принесите нам вина. Или чего-нибудь покрепче, центурион?

– Чего-нибудь покрепче, простите мне мою дерзость, владыка края.

– Тевтонский шнапс! – скомандовал гауляйтер Иудеи.

Через пару минут они уже выпили по одной.

– Ты сегодня славно поработал, – выслушав подробнейший доклад, заключил гауляйтер. – Еще раз об этом тазе Иосифа из Аримафеи, который всегда казался мне самым подозрительным из иудейских старейшин. Да, я позволил ему захоронить смутьяна в гробу в канун Субботы, но какое дело нам до еврейских прикидов, если они не подрывают наших устоев.

Лицо центуриона не выразило полного и счастливого согласия с этой мыслью, что весьма напрягло гауляйтера.

– Что ты хочешь этим сказать, мой славный воин, краса и гордость офицерского состава оккупационной гвардии такой сложной провинции, как Иудея? – спросил гауляйтер. – Неужели то, что любой еврейский прикид уже сам по себе направлен против наших устоев в силу того, что он еврейский? Сиди, сиди…

Гауляйтер встал из-за стола и принялся расхаживать по небольшому залу виллы, служившему кабинетом. Вилла эта была построена на некотором отдалении от города Кейсария, где находился дворец царя иудейского Ирода и его собственная, гауляйтера Иудеи, официальная резиденция. Вилла стояла на небольшом возвышении, и с дворика, площадь которого была выложена мозаикой, изображавшей диковинных птиц и животных, была видна полоска моря.

– Сиди, сиди, – задумчиво повторил гауляйтер. – Значит, говоришь, унес в тазике биоматериалы казненного смутьяна? Как ты думаешь, а на кой они ему?

– Чтобы захоронить, – выдвинул единственную, как ему казалось, правдоподобную версию центурион.

– А ну-ка, – приказал гауляйтер дежурному офицеру, – немедленно доставить сюда этого закоренелого антипатриота, действительного члена Синедриона Иосифа из Аримафеи.

Скоро офицер вернулся с докладом, что Иосиф пропустил встречу Субботы и никто его после того, как он отправился к своему гробу, чтобы с разрешения властей захоронить в нем смутьяна, не видел.

– Усиленный наряд к гробу Иосифа, выяснить и доложить обстановку.

Обстановка оказалась на удивление стабильной. Стража стояла у гроба, как и было приказано, тело покойника, завернутое в плащаницу, было на месте в целости и сохранности, насколько это вообще возможно после распятия. Иосифа тем не менее обнаружить не удалось. Так он и исчез вместе с посудой, которую тогда же и назвали Тазик Иосифа, который на протяжении столетий совершенно не волновал массового человеческого сознания, пока не актуализировался в рыцарские времена под другим брендом.

23.

Стоя перед копьем Лонгина, венский аптекарь Иосиф Гитлер всегда вспоминал эту историю. Куда скрылся Иосиф из Аримафеи для него, конечно, не было тайной. Куда же ему было податься, как не в подземный Иерусалим, последнее, как его тогда называли, прибежище еврейских патриотов. Где Иосиф из Аримафеи вышел на солнечный или лунный свет, Иосиф из Вены тоже догадывался. И на что действительному члену Синедриона нужны были биоматериалы того, кого одни называли Смутьяном, а другие Спасителем, у аптекаря Иосифа Гитлера были свои сугубо профессиональные соображения, с которыми он ни с кем не собирался делиться.

Однако пришло время раздела Речи Посполитой, и Копье Лонгина вместе с самой Веной остались в жизни, которая для Иосифа Гитлера превратилась в настолько прошлую, будто ее никогда и не было в настоящем. Евреи из тех частей Польши, которые отошли к Австрии и Германии, были изгнаны и подались в Россию. Среди них было множество родственников венских Гитлеров с фамилиями, в основном оканчивающимися на «ич» и «ский»: гитлеровичи, гитлеревичи, гитлеревские, гитлеровские и тому подобное.