И мне стало страшно от этого. Чего ещё я не знаю? Мы опять не равны: она всё знает обо мне и меня, даже знает, как взглянуть, чтобы я понял, её без слов. А я натолкнулся на неожиданность.

Если Юргенс не спал, когда Маюшки не было дома, он, очевидно, обладал некими экстрасенсорными способностями, во всяком случае в отношении её. Потому что во все эти ночи мы с ней были вместе. Мы и дежурили вместе, а половина ночей, когда она была «на дежурстве» мы были у нас в Товарищеском. А если учесть, что она работала в той же клинике, где работаю и я, то мы в течение суток проводили рядом времени больше, чем он с ней. К счастью, или, напротив, к несчастью, что сохранялся тот самый проклятый status quo, он ни разу не подумал проследить за ней, ни осведомиться, кто же ещё трудится в многопрофильной гинекологической клинике, где работала теперь Маюшка после аспирантуры. В Опаринском центре она брала дежурства в родильном отделении, я же там оставался на полставки, чтобы продолжать научную работу. На её дежурства я приходил вне своей работы. Все давно привыкли к этому и не задавали вопросов, не знаю, что они думали о нас, меня это не волновало.

В клинике я был ведущий специалист, на меня шли как на доктора наук, а среди пациентов вообще бытовало и даже закрепилось мнение, что я настоящий волшебник, способный решить любую проблему. Собственно говоря, кроме Маюшки в моей жизни была только работа, поэтому я мог отдавать делу много времени, сил и мыслей. Тот самый status quo в этом смысле работал на меня, мне давно не приходилось комбинировать, чтобы увидеться с ней, всё устоялось и текло спокойным руслом.

Работа приносит мне удовлетворение и радость. И каждая удача в лечении бесплодия это сияющая звезда на небосклоне моего самоуважения, как орден на груди героя. Эти успехи не дают мне впадать в рефлексию и депрессию, когда хочется, как любому человеку моего возраста, закричать от ужаса, что большая часть жизни прошла, а я так ничего и не сделал, не понял и не успел. Детишки, появившиеся на свет благодаря мне, уже заполнили бы собой небольшой городок. И это укрепляет меня, как металлический каркас.

И всё же оставаться в одиночестве в Товарищеском было и есть невыносимо. Временами мне в сердце забиралась тоска и я искал успокоения в случайных связях. Но это, как и алкоголь только усиливало, только подчёркивало чувство одиночества. Поэтому я абсолютно бросил пить, но грешить с женским полом всё же продолжал, хотя разочаровывался всякий раз ещё до того, как очароваться.

Я не знаю даже для чего я никогда не отказываю себе в удовольствии пригласить какую-нибудь женщину или девушку поразвлечься, я давно перестал удивляться, что никто и никогда ещё не отказался, потому что я, хотя и галантен, и даже весел, но холоден, как пластик с ними со всеми. Я отравлен Маюшкой навсегда, я и оттекал к другим только от ревности и злости на неё, за то, что она не моя, что она не уходит от Юргенса столько лет и всё же любит его. Он всё же заставил её любить себя, как ни удивительно это прозвучит, но есть способы и первый и самый надёжный – это искренняя любовь. Не ответить на неё сложно…

Но это умом я всё понимаю и трезво оцениваю, а вот сердцем понимать и мириться невозможно. Поэтому моё счастье с ней смешано с горечью, болью, и ревностью, порой невыносимой. Но я выношу всё. Я пробовал уезжать. Я брал командировки, стажировки, я уезжал за границу, но от себя сбежать нельзя. Я это знал и только подтверждал каждый день. Двух дней не проходило, и я начинал звонить Маюшке. И, услышав её голос, испытывать прилив горячей радости к сердцу.