Общие родители, общее детство, общее окружение… Способны ли мы осознать это изначальное сближение судеб, умеем ли охватить его своим чувством – вопрос нашей внутренней культуры, вопрос развития нашего душевного организма. Когда душа наша развита, мы способны увидеть и менее очевидную общность. Тогда ко многим людям мы начинаем относиться как к брату или сестре.

Чувства братьев и сестер прививают нам вкус к отношениям на равных, к отношениям демократическим в лучшем смысле слова. К старшей сестре или старшему брату обратишься с тем, чего не выскажешь родителям. Младший братец или младшая сестрёнка пробуждают в нас первые импульсы родительской нежности и заботливости, но мы ещё не отделены поколением от их детства, и многие его тайны нам приоткрыты. Сколько лет ни разделяло бы нас, мы в одном времени, в одной социальной волне. Мы вместе. Так бы и со всеми людьми. Братья и сестры…

Не перебрать всех родственных чувств, каждое из которых может стать для человека событием внутренней жизни. Каждому из нас в отдельности гораздо легче обратить внимание на свои собственные чувства-события, имеющие для нас особое значение. Присмотреться, чем богато то или иное чувство от природы, чем я могу поддержать его и помочь ему раскрыться. Ведь само по себе любое родственное чувство может уводить нас не только в светлую, но и в тёмную сторону. Оно может быть наполнено ответственностью за другого, но может быть пропитано эгоцентризмом. Может быть укреплено чувством долга, но может быть и искажено им. Опасностей не счесть, и участие наше в развитии родственного чувства необходимо.

Дальше – творчество. Творчество, опирающееся на природу, но противостоящее обыденности. Творчество, в котором вполне можно обойтись и без универсальной энциклопедии чувств.

– Распишитесь за бандероль, – сказал почтальон, подлетев к моему открытому окну и трепеща голубыми крыльями.

Едва я дотронулся до протянутой тетради с квитанциями, как моя подпись замерцала сиреневым светом в нужном месте.

– Мерси! – улыбнулся мне почтальон и растворился в поднебесье.

На подоконнике лежала коробка, перевязанная, как торт, золотистой лентой с бантом.

В коробке я обнаружил толстую книгу в прозрачной суперобложке, сквозь которую просвечивало: «ВСЕОБЩАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ ЧУВСТВ». Книга возбуждающе пахла типографской новизной, и я тут же пустился листать глянцевые страницы. Тексты были энциклопедически скучны. Среди бесчисленных описаний патологических отклонений трудно было отыскать нормальные человеческие ситуации, а тем более те из них, которые разрешали бы мои собственные проблемы. Курсивом мелькали тут и там слова «нельзя» и «надо».

Вместо иллюстраций на полях энциклопедии были пропечатаны какие-то светло-серые кружочки. Наугад я коснулся одного из них пальцем. И – отшвырнул книгу… Тяжелыми шагами мерял я комнату, переполненный раздражением. Как этот тип, с которым связывали меня нерасторжимые житейские узы, мне надоел! Как он отравлял мою жизнь каждым своим словом, каждым поступком, самим своим видом. Он отнимал у меня последние силы, и не было никакой возможности поставить его на место, показать ему всё его ничтожество и низость. Странно только, что я никак не могу вспомнить его имя, не могу даже восстановить его ненавистный облик… Мне под руку снова попалась энциклопедия, и я с силой её захлопнул. Тут же наступило успокоение, и я понял, что иллюстрация закончилась.

Не рискуя прикоснуться к другим кружочкам, я открыл энциклопедию в том месте, где её страницы меняли цвет. Как было видно по обрезу, примерно четверть тома составляли в конце бежевые страницы. На первой из них было написано: «Мир моих чувств». Чуть пониже виднелся белый кружок. Я потёр его пальцем, но ничего нового не почувствовал, только кружок стал светло-серым, а рядом с ним на странице появилось моё имя.