Падение для пришельца-прохожего, для его психики оказалось столь ошеломляющим и неправдоподобным, что на вскарабкавшегося на него Гришу он прореагировал совершенно индифферентно и только слезливо хрипнул, когда его для более верного обездвиживания хрястнул по шейным позвонкам приятно весомой рукояткой пистолета с насадкой-глушителем.

Ох, и диктатор же ты, Григорий! Чужие молодецкие шеи курочишь почем зря. Какое нынче пошло безжалостное юношество, с некоторой стариковской ностальгией шерохнулась во мне писательская жалость к поверженному, который пришел сюда, чтобы защитить меня, мою жену, наше достоинство от посягательств прочих грубых расшиперестых ртов-пастей, которых нынче расплодилось, что кошек нерезаных подвально-приблудных.

Ведь за спинами эти ребятишек с нунчаками мы спокойно делали свой маленький семейный бизнес, свое единоличное, нужное людям дело…

А их взяли и обидели!

Взяли и расстреляли, точно они нелицензированные разбойники из какой-нибудь гордой санаторной республики.

Эй, Григорий, какой же ты нехороший мальчик! Только и научился без спросу старших расстреливать незнакомых тебе мальчиков… И придется мне тебя наказать. Потому что дружеского разговора у нас с тобою не получится – еще, чего доброго, начнешь глушить меня из своего скорострельного с бульбочкой-глушителем. Таких вот, как ты, жориков и подставляют, прикрываясь вашими широкими физкультурными спинами, чтоб им, которые в одночасье превратились в хозяев чужих жизней, все-таки выжить, выкарабкаться и вылезть в конце концов на чужой заморский бережок с прикупленным по случаю домиком-виллой с парочкой бассейнов и пятью гостевыми спальнями и прочими полезными аксессуарами и декорами…

Да, мой милый Гриша, за этот свой тутошний паек и заморские купальни твое молодецкое тренированное тело подставят под смертоносный топор, да еще собственной ручкой ухоленной подправят, чтоб не дай бог, не сполз с колоды-плахи. А чтоб не сильно больно было умирать, сунут тебе гонорарную или правительственную подачку-получку, потому что ты есть наемник, ты есть раб-холоп-лакей, обладающий всеми правами и обязанностями ничтожного смерда…

А Григорий, будучи в превосходно профессиональном настроении, завел обе руки поверженного и контуженного прохожего за спину и привычно споро заключил их в никелированные наручники. При этом совершенно игнорируя товарищей плененного, которые благополучно превратились в полноценные остывающие трупы, не успевших допеть свою последнюю боевую песнь…

Ну вот, сам идет, сам движется к своей добровольной погибели. Это даже гуманно с моей стороны, что этот юноша убудет в мир иной в таком празднично победительном настроении. А почему именно праздничное? Почему не будничное? Скорее всего, именно рутинное, будничное, привычное и как бы даже наскучившее. Наоборот, забота прибавилась: штатную боевую «пушку» чистить придется. Опять же служебный рапорт придется сочинить в связи с использованием личного оружия. Хорошо хоть, эти псари-бюрократы не надоумили сочинять бумажки перед применением… А ты говоришь первомайское настроение. Нет, братец, не постичь тебе психики боевых сторожей, которые в правильном шлепанье на землю успевают предусмотрительно уничтожить целое боевое отделение вражеских лазутчиков.

Пока я таким образом забавлялся мыслями-думами о Грише-стражнике, подглядывал за его тренированными действиями, он молчком, сохраняя достоинство воина и дыхание, приволок к машине свою постанывающую ношу и плюхнул ее перед дверцей, а затем, нарушая субординацию, самовольно сунулся своей туповато-гладкой, почти младенческой физиономией в безмятежно зияющую форточку дверцы: мол, командир, пардон, что без вызова, жду дальнейших приказаний, – и вместо командирских суровых и холодных, но таких родных зрачков встретился с одним зрачком, кстати сказать, суровым, хладным, но отнюдь не отечески родимым…