Это чистое, емкое Лицо со своей слепой страстностью не привечали лица, которые были недовольны своей партийной кличкой, – красновато-коричневая оппозиция.

Я, честно говоря, не очень силен в расшифровке новейших политических терминов-ярлыков, и кличка, присвоенная, возможно, и самим Лицом оппозиции, мне кажется все-таки нелепой и сомнительной, поэтому для простоты и точности я в дальнейшем, если возникнет нужда, эту самую вредную для нашего Лица человеческую неоднородную массу буду называть: русская толпа… У русской толпы есть руководящее ядро – патриоты. Аналитический центр патриотов вызнал, вычислил и выдал на своих пресс-страницах информацию: властительное Лицо прежде всего печется о своем личном кармане, затем о мошне каких-то хитрых западных дельцов, а затем что останется, если останется…

Моя милая супруга чрезвычайно близко к сердцу приняла эту злопыхательскую откровенность патриотов.

– Миленький, запомни, пока такой порядочный человек у власти, мы будем жить так, как живем сейчас. Слава богу, живем не как эта ограниченная толпа, а как полагается цивилизованным людям – по средствам. А уж откуда эти средства, это наше личное дело. Запомни, миленький!

Кстати, с моей женой полностью были солидарны и наши молодые соседи по лестничной площадке, милые интеллигентные коммерсанты, Лидочка и Виталий. Эта молодежная пара называла себя демократами, и они запросто, не стесняясь, вслух мечтали: когда же начнут уличные фонари приспосабливать под виселицы, чтоб там высоко, всем на радость, болтались все эти кровожадные ублюдки, красно-коричневые, вместе со своими выродками-детьми.

А Герасим Львович, вдовец с мягким старушечьим благим личиком, – он занимает однокомнатную секцию, – еще год назад, выгуливая в ночь свою общипанную болонку, едучи со мною в кабине лифта, несколько приглушенно конфиденциально поведал:

– Вы знаете, молодой человек, я ведь… Я ведь все думаю и думаю… Нужно все-таки уничтожить красно-коричневое племя, это без сомнения. Я ведь ночей не сплю. Я так надеялся на наше молодое, красивое, энергичное правительство… Ну ответьте мне, старому демократу, ну почему не сбросили на Дом Советов маленькую нейтронную бомбу? И зданьице не повреждено, и заразы красно-коричневой нет. Как было бы славно! Не догадались, паршивцы! Струсили! Я ведь, молодой человек, письмо заказное отправил в правительство. В письме я решительно требую главарям октябрьского советского мятежа еще до суда отрубить руки по плечи и кастрировать – и чтоб непременно жили. До казни. А казнь показывать по главному российскому каналу. А еще лучше – все каналы задействовать. Я ведь тоже думаю! О правах человека – думаю!

Я, преданно глядя в старушечьи глаза вдовца, со всей значительностью в голосе молвил:

– Вам, как бывшему освобожденному партсекретарю, я бы доверил это партийное задание. Кастрация противника наверняка подавит его морально. Герасим Львович, я целиком и полностью солидарен с вашей демократической концепцией в отношении нейтрализации и стерилизации. Я буду иметь вас в виду!

Вдовца демократа весьма тронула моя прочувствованная соседская речь. Тронула так, что исторгла из его мешочков-глаз мутную слезу цвета свекольного самогона и, похоже, с тем же непереносимым милейшим ароматом.

Я же тогда спешил на работу, спешил в нашу частную фирму – для производственных операций мы арендовали роскошную, в сталинском ампире, двухкомнатную квартиру неподалеку от нашей штаб-квартиры, нашего семейного очага.

Меня ждало Лицо. У Лица возникли какие-то специфические сложности. Ему необходимо было мое присутствие.