Чёрная «эмка» выехала на площадку перед штабным блиндажом. Из машины вышел Зеркалович-Романовский. Он был в новенькой военной форме с иголочки. Нужно сказать, что форма ему шла. На груди «комдива» блестели золотом и красной эмалью несколько орденов Ленина и Боевого Красного знамени. Режиссёр здорово вошёл в образ Мартова. Он властно подозвал к себе рядового бойца и что-то спросил его. Кивнув в ответ, «комдив» направился к штабу. По сценарию в этот момент мимо него должны были пробежать я и Димка Сокольников. По замыслу фильма пехотный полковник и подполковник-танкист уже находились на грани паники, которую должен был остановить своим талантом и волей вновь прибывший командир сводного отряда 4-й армии.

Процесс шёл нормально, правда, на площадке было излишне много дыма. Мы почти поравнялись с режиссёром-комдивом, когда раздался оглушительный взрыв. Причём он был настолько сильным, что ударной волной нас троих буквально швырнуло на землю. Мне пахнуло в лицо жаром, запахом пороха и гари.

– Ничего себе пиротехники!? – с удивлением и одновременно восхищением подумал я, – действительно прямо как на настоящей войне. Однако они явно чуть перестарались.

Меня даже немного оглушило взрывом, и заложило уши. Я чуть приподнял голову и взглянул на Сокольникова. В этот миг несколько поодаль от нас раздался второй взрыв. Земля встала на дыбы и через мгновение рухнула на нас огромным количеством комьев, камней и вывороченным с корнем мелким кустарником. Взрыв тоже был довольно мощным, опалив нас своим горячим дыханием. В ту же секунду в воздухе снова что-то прошелестело, и опять раздался оглушительный взрыв. Стоявшую в двадцати метрах от нас «эмку» комдива Мартова разнесло буквально в клочья. Рядом со мной упало небольшое дерево, словно срезанное острым ножом, и прокатилось по песку горевшее колесо разбитой машины.

– Не может этого быть, – мысленно сказал я самому себе, – ну, не могут же пиротехники применять оболочные боеприпасы. Это очень опасно и вообще…

И в доказательство моих догадок я увидел лежавшего недалеко от нас бойца. Мне было хорошо видно, как из его страшной раны на животе ручьём хлестала кровь. Тем временем, сильный шелест листьев продолжался, а взрывы стали немного удаляться в сторону от реки. Погода стояла безветренная. Я хорошо помнил, что утром, когда мы ехали на съёмку, было так тихо, что ни один листочек на деревьях не колыхался. Да и сейчас ветра не было, но…

– Боже мой, да это же настоящие снаряды! – пришла в голову, казалось, совершенно бредовая мысль. Но она была не такой уж и бредовой. Этот специфический звук, эту шелестящую мелодию несущих смерть боевых снарядов, которую они издают во время полёта в воздухе, мне приходилось слышать много раз. Вывод был очевиден: мы попали под настоящий артобстрел. Но кто мог стрелять из боевых орудий по съёмочной группе? Не подразделения же белорусской армии, участвующие в батальных сценах?

Однако надо было что-то срочно предпринимать, не лежать же ведь на земле до ночи. Артобстрел тем временем прекратился. Я по привычке взглянул на часы. С момента начала съёмок прошло всего лишь три минуты. Площадка перед штабным блиндажом выглядела весьма плачевно. Она была перепахана снарядами, на ней чадящим пламенем горели обломки машины, на которой прибыл «комдив», и лежали несколько раненых и убитых солдат.

– Дима, ты живой?

– Вроде живой, Саня! А что это было? Ты не находишь, что мы попали под настоящий артобстрел? Как-то всё это не очень похоже на имитационную стрельбу. Кто нас обстрелял? Вероятно, мы попали в зону армейских учений?