Он не предложил сесть Ясне, поэтому она осталась на том же месте. Она рассматривала забор, пытаясь найти в нем брешь, чтобы сбежать.

— Даже не пытайся, — добродушно улыбнулся он, а в его зеленых глазах стоял лед. — Если попытаешься уйти, я высеку тебя до смерти, слышишь, девочка? До смерти, — улыбнулся он, как будто разговаривал о погоде.

И она ему поверила. Несмотря на то, что по спине ее тек пот из-за жары, ее пробрала дрожь.

Через щепку из дома вышла женщина почти такого же возраста, как и новый хозяин. На ней красиво сидело легкое белое одеяние. Ясне показалось, что она просто замоталась в очень длинный отрез ткани и заколола это все булавкой, по крайней мере, именно так это выглядело. Так обычно и одевались согурские женщины. Возможно, это объяснялось тем, что у них всегда было очень жарко и сухо, а отрез ткани закрывал тело от чужих глаз, но при этом воздух свободно проникал к коже. Лицо женщины имело тонкие черты, светлые волосы она уложила в высокую прическу. Чем-то неуловимым Ясне она напомнила ее собственную мать. Только глаза у матушки такие же, как у самой Ясны — серые, хотя многие сравнивали их с лиловыми цветами. Впрочем, это зависело от настроения.

Как только подошедшая увидела мужчину, улыбнулась и села рядом.

— Титум, возлюбленный муж мой, ты сегодня рано.

Он взял обе ее ладони и по очереди поцеловал каждую.

— Авина, любовь моя, распорядись, чтобы нашу новую девицу устроили с удобством, — он кивнул в сторону рабыни.

Только сейчас женщина обратила на нее взор. Госпожа долго рассматривала новоприбывшую. Ясна подумала о том, что сейчас она начнет ворочать голову то к левому, то к правому уху. Так иногда делают псы, когда пытаются понять, что от них хочет хозяин.

Авина медленно поднялась, не отводя светло-голубых глаз от новенькой, и не спеша двинулась к ней, изучая ее и как будто запоминая каждую черточку лица.

— Как тебя зовут, девочка? — тихо спросила она, и в голосе ее как будто звучало сожаление.

— Ясна, — произнесла она.

— Пойдем, — хозяйка, взяв ее за руки, повела в дом.

Невольница уже не чувствовала пальцев из-за веревок и была очень рада, когда первым делом Авина отвела ее на кухню, взяла нож и разрезала тугой узел. Девица непроизвольно зашипела, когда кровь хлынула в бледные пальцы. Кисти кололи тысячи и тысячи мелких иголочек.

— Хочешь есть? — обратилась она к рабыне.

Та кивнула. По правде говоря, у нее уже в глазах темнело от голода.

— Зелья! — кликнула женщина, и почти сразу же в просторное помещение кухни вошла очень полная женщина с темной, как уголь, кожей и жесткими волосами, которые вились мелкими кучеряшками. Грудь ее могла бы достать носа, если бы та опустила лицо.

— Чего желает госпожа? — чуть склонила она голову. То, как Зелья говорила, выдавало в ней чужестранку ничуть не хуже, чем цвет ее лица. Голос низкий, грубый, казалось, языку трудно двигаться во рту, помогая воспроизводить непривычные звуки.

— Это Ясна, она новая невольница господина Титума, — при этом голос хозяйки сорвался. Она прочистила голос и продолжила: — Накорми ее, а потом проводи в комнату.

Ясна недоверчиво посмотрела на Авину. Почему она так странно себя ведет? Но и спросить у нее не могла. Да и кто ей ответил бы?

— Слушаюсь, госпожа, — кивнула чернокожая женщина и принялась выставлять из шкафа тарелки.

Авина удалилась, тихо шурша дорогим белоснежным нарядом. А толстуха вытащила кругляш темного хлеба, отрезала от него несколько ломтиков, потом повторила то же самое с ярко-рыжим сыром. Соединила куски сыра и хлеба и подала их Ясне.

— Садись, — указала она на стул. — Ешь.