– Когда мама сказала про приезд журналистки, – нарушила тишину Эмма, – я решила, что Закари таким интересным образом хочет познакомить нас со своей любовницей. Но теперь понимаю, что это невозможно.

Не поднимая головы от учебника, Сэнди спросил:

– Почему невозможно? По-моему, Габриэлла очень красивая и может понравиться любому. Хотя уверен, что она здесь именно по той причине, которую нам озвучили. А Закари, если захочет кого-то привести в свой дом, никаких предлогов придумывать не будет.

– Может и красивая, если тебе такие нравятся, но Закари любит блондинок.

– Тебе-то откуда знать, каких женщин он любит? – откладывая книгу, насмешливо спросил Сэнди.

– Знаю… – задумчиво протянула Эмма.

– Я бы на твоем месте попридержал язык и поменьше распространялся о его предпочтениях. Это не твое дело, сестричка, – уже серьезней сказал он.

На его замечание Эмма лишь надменно ответила, что не ему, сопляку, указывать ей, что делать, но библиотеку не покинула, продолжая молча размышлять о каких-то только ей ведомых далях. Сэнди лишь закатил глаза и вернулся к изучению анализа спада на инвестиционном рынке, попутно разбавляя чтиво собственными мыслями и мечтами.

***

Габриэлла вышла из своей спальни, решив немного побродить по поместью. После конной прогулки она чувствовала острую необходимость пройтись по твердой земле. Ее до сих пор трясло от легкой рыси, которую продемонстрировала тонконогая Молли со своим милейшим хозяином.

Пока день еще не начал клониться к закату, она хотела осмотреть особняк снаружи и сделать несколько снимков. С мистером Денвером они, слава богу, пришли к согласию, и Габриэлла уже успела набросать вопросы для сегодняшней беседы и общий список тем, которые хотела бы осветить в своей книге.

Длинный коридор вел ее к парадной лестнице нескончаемой чередой похожих, как две капли воды, дверей. В декоративных нишах, оформленных под Средневековье, украшенных искусно расписанными вазами, благоухали зимние розы и орхидеи из оранжереи миссис Крэмвелл. Очередной поворот, и Габриэлла оказалась возле тяжелой резной двери, выбивавшийся из общего ансамбля и цветовой гаммы. Дверь в библиотеку было ни с чем не спутать: темный дуб, массивные медные ручки с плетеным орнаментом и вазы в человеческий рост с закрученными в спираль стеблями бамбука. Когда Элизабет показывала библиотеку, Габриэлла заметила внутри на ажурном столике малахитовый телефон, очень похожий на тот, что был в магазине Самюэля Митчелла. Она не смогла сделать ни одной фотографии в его антикварной лавке и проиллюстрировать часть книги, посвященную его рассказу, было нечем, но сейчас представилась возможность исправить это. Захарии Денверу эти несколько фотографий ничего не будут стоить, зато Габриэлла сможет вложить некую память, хоть какой-то наглядный пример увлечения Самюэля длиною в жизнь.

Дверь была приоткрыта, и Габриэлла тихонько скользнула внутрь. Сейчас библиотека была ярко освещена, а приглушенные голоса, доносившиеся с противоположного конца комнаты, яснее ясного говорили, что лучше зайти в другой раз. Габриэлла разочарованно поджала губы – свет для фотографии был идеальным – и сделала шаг к двери, но собственное имя, произнесенное ленивым голосом Сэнди, заставило замереть и прислушаться.

Когда она наконец оказалась на улице и глубоко вдохнула влажный морской воздух, то с улыбкой вспомнила подслушанный разговор, который помог ей сделать несколько весьма интересных выводов: во-первых, Эмма оказалась не такой уж апатично равнодушной. Во-вторых, она проявляла необыкновенный интерес к сексуальным предпочтениям своего кузена. В-третьих, конечно же, то, что джентльмены все-таки предпочитают блондинок! В шутку посетовав на мать, наградившую ее по-настоящему черными, густыми волосами, Габриэлла пошла в сторону пышных фигур кустарников, ко входу в лабиринт.