От сырого, влажного воздуха – вероятно, после дождя – земля чавкает под ногами, когда их начинают вести через ещё одни открытые ворота.

– Камеры открыты? – кричит кто-то впереди пареньку наверху патрульно-постовой будки. Тот, держа в руках оружие, кивает и указывает в сторону – собственно, куда их всех и ведут.

Коулу удаётся зацепиться взглядом за выстроенные деревянные домики и дороги, что петляют между ними, пока взгляд не поднимается выше, целясь в нечто огромное, что из-за влажности и густого тумана не сразу видно издалека.

Скала.

Она, словно неприступная крепость, тянется высоко в небо, разрезая его своими мощными и раскидистыми пиками.

– Шевелись, пацан! Надоело тебя тянуть! – прикрикнул тот, кто держал Коула, и толкнул его вперёд. По инерции тот пробежался и, не удержавшись на ногах, рухнул на землю, проехавшись ладонями по грязи. Послышался хохот, пока Коул начинал злиться – он никогда не любил это ощущение, ощущение, от которого хочется провалиться под землю.

Доминик яро прививал сыну чувство контроля, дисциплины и умение в любой ситуации не показывать эмоции, которые могли стать признаком слабости. Слабаков мир не любил, особенно в то время, в котором жило всё человечество. Поэтому, подавив желание расплакаться от обиды и других эмоций, Коул неуклюже поднялся на ноги и сам пошёл вслед за остальными. Сжимая кулаки, он вздёрнул подбородок, перешагнул порог тёмного помещения и получил толчок в спину, говоривший, что нужно идти еще быстрее.

Слегка дезориентированный после дневного света, Коул прищурился, едва различая длинный коридор, освещённый тусклыми лампочками, развешанными на длинном проводе, что уходил всё дальше и дальше вглубь.

– Распределяйте всех по несколько человек. Завтра разберёмся с остальными.

Все вдруг остановились. Коула и ещё нескольких ребят подвели к массивным железным дверям.

– Заходите!

Коул вошёл первым. Помещение оказалось небольшим, но с очень высоким потолком, где прямо под ним виднелось окно с решёткой – единственный источник света. Осмотревшись, он не заметил ни кроватей, ни каких-либо лежанок. Все, кто уже был внутри, сидели на полу, а кто-то даже смеялся, сбиваясь в небольшие группы.

Когда за ними захлопнулась дверь, некоторые дети, что стояли рядом с Коулом, взвыли, не зная, куда себя деть.

– О! Новенькие! – вскрикнул кучерявый паренёк и спрыгнул с какой-то бочки, стоявшей справа от окна. – Чего такие кислые? – Он вальяжно направился к ним, не забывая подтягивать штаны, которые были ему явно велики.

– А есть чему радоваться? – впервые за всё это время заговорил Коул, привлекая внимание кучерявого.

Тот в свою очередь окинул его взглядом с ног до головы и ухмыльнулся.

– Ну-у… Может, радоваться должны тому, что вас всех не сожрали психи, бегающие по улицам? – прозвучало скорее, как утверждение, чем как вопрос.

На лице Коула промелькнула эмоция, которую он не успел скрыть, и собеседник улыбнулся ещё шире.

– Значит, ничего не знаете о заболевших?

– Да отстань от них! И не верьте его байкам – нет никаких заболевших! – бросил ещё один парень. – И вообще, себя, что ли, не помнишь, а, Скай?

– Отвали, Дин! – сразу огрызнулся Скай, не смотря в его сторону. Он внимательно рассматривал Коула, детально изучая его лицо, волосы и довольно упитанное тело.

– Что, не хочешь, чтобы все тут знали, как ты обосрался от страха, когда увидел бродяг? – продолжил Дин, вызвав волну смеха у детей, сбившихся в небольшие группы. Судя по всему, те, кто сейчас смеялся, были тут давно, и заточение уже не казалось им чем-то страшным.

– Ты тупой ублюдочный козёл! Иди сюда! – взвился Скай и бросился в сторону.