Длинный путь клира к обособлению в отдельное сословие показывает и грамота патриарха Германа 1228 года к митрополиту Кириллу I о запрете на постановление в священный сан без освобождения их холопства, как и ряд деяний Владимирского собора 1274 года[503]. Даже в Судебнике 1550 г. в 88-й статье приходилось гарантировать свободу духовенству от крепостной зависимости: «…попу пожылого нет, и ходити ему вон безсрочно воля»[504].
Священникам не возбранялось заниматься каким-либо мирским делом. Например, в 536-й грамоте некий человек просит священника «омочить, пристричь» «милотарского поллоктя»[505] – то есть, остричь длинный ворс с сукна или, по другой версии, овчины. То же самое описывал и в 1698-м Самуил Коллинз: «Монахи торгуютъ солодомъ, хмълемъ, всякаого рода хлъбомъ, лошадьми, рогатымъ скотомъ, и всъмъ, что приносить имъ выгоды»[506]. Единственное дело, однозначно табуированное для священника, было дача денег в рост («наим»). В Вопрошании Кириковом прямо говорится: «А наим деля, рекше лихвы, тако веляше оучить: аже попа, то рци ему: «не достоить ти слоужити»; в «Поучении» владыки Илии: «А и еще слышно и другие попы наим емлюще, еже священническому чину отинудь отречено»; в «Поучении, избранном от всех книг» читаем: «На наимы жь коун не дай отинюдь, святый бо апостол Павел лихоимца с блудникы вменяет»[507].
Даже такая идиллическая средневековая картина как храмы с церковными слободками, населёнными клиром, полностью неверна для средневекового Великого Новгорода: не только усадьбы священников не примыкали к храмам и не образовывали анклавов, но даже для чёрного духовенства было возможно проживание вне монастырских стен[508].
Следующим уровнем иерархии были церкви кончанские, рядом с которыми, вероятно, находились вечевые площади для сбора кончанского вече; строились они на деньги целого конца.
Выше них располагались семь[509] городских соборных[510] храмов, к которым приписывались менее значимые церкви, объединённые в участки («пределы»)[511]: Софийский (Детинец), Михайловский (Прусская улица), Власьевский (Власьевская улица), Иаковский (Яковлева улица), Сорока Мучеников (Щеркова улица); на Торговой стороне: Иоанна Предтечи (на Опоках), Успенский Богородицкий (на Ильиной улице на Козьем Боротке)[512]. Самым главным храмом Великого Новгорода был, само собой, Софийский: «В Великом [Нове]городе 1-й собор Премудрость божиин святыи Софеи»[513].
Каждый конец, помимо кончанского вече, был представлен своим монастырём со своей же печатью: Павлов у Славенского конца, Антониев у Плотницкого, Николы Белого у Неревского, Николы на Поле у Загородского[514]; выделялся Людин или Гончарский конец, у которого была печать с воином, хотя у этого конца был свой монастырь – Благовещенский. Как Господский совет заседал во Владычной (Грановитой) палате, так и кончанские бояре собирались в своих монастырях[515], то есть имело место сращивание мирской и монастырской администрации.
Архимандрит, резиденция которого располагалась в самом крупном и богатом монастыре – Юрьевом