– Ну… – Майкл слегка растерялся, – довольно большое. Понимаете, это семейное владение, оно принадлежит моим дяде и отцу…

– Вашему дяде-генералу? – продолжал выспрашивать граф.

– Да, дяде Шону…

– Сто гектаров? – не унимался граф.

– Несколько больше.

Майкл ерзал на скамье и мял в пальцах кусочек хлеба.

– Двести?

Граф смотрел с таким ожиданием, что Майкл не мог больше уклоняться от ответа.

– В целом, если считать плантации, скотоводческие ранчо, а также землю, которой мы владеем на севере, получится около сорока тысяч гектаров.

– Сорок тысяч? – Граф уставился на Майкла, потом повторил вопрос по-английски, чтобы не было недоразумений: – Сорок тысяч?

Майкл неловко кивнул. В последнее время он стал стесняться размера владений своей семьи.

– Сорок тысяч гектаров! – почтительно выдохнул граф. – У вас, конечно, много братьев?

Майкл покачал головой.

– Нет, к сожалению, я единственный сын.

– Ха! – воскликнул граф с явным облегчением. – Ну, не расстраивайтесь!

И по-отцовски потрепал Майкла по руке. Потом посмотрел на дочь и впервые заметил, с каким выражением та глядит на летчика.

«И правильно делает, – довольно подумал он. – Сорок тысяч акров, единственный сын! Моя дочь француженка, она прекрасно сознает, чего стоят су и франк, знает лучше его самого. – Он любовно улыбнулся ей через стол. – Во многом еще ребенок, но в других отношениях умная молодая француженка».

С тех пор как управляющий графа сбежал в Париж, оставив счета и документы имения в полном беспорядке, казну взяла в свои руки Сантэн. Граф не беспокоился о деньгах: для него истинной ценностью всегда оставалась только земля, а его дочь оказалась очень умна. Она даже пересчитала бутылки в погребе и окорока в коптильне. Граф отпил вина и с радостью подумал: «После этой бойни будет так мало пригодных молодых людей… а тут сорок тысяч гектаров!»

– Cherie[24], – сказал он, – если бы капитан взял дробовик и подстрелил несколько жирных голубей, а ты заполнила корзину трюфелями – их еще можно отыскать, – какой ужин был бы у нас сегодня!

Сантэн радостно захлопала в ладоши, но Анна, красная от негодования, взглянула через стол.

– Анна пойдет с тобой, для приличия, – торопливо добавил граф. – Нам ведь не нужен скандал, верно?

«Может, это заронит какие-то семена, – подумал он. – Если они еще не зреют. Сорок тысяч гектаров, merde!»

Свинью звали Кайзер Вильгельм, или сокращенно Малыш Вилли. Это был пегий боров, такой громадный, что, когда он брел к дубовому лесу, Майклу вспомнился гиппопотам. Его острые уши падали вперед, на глаза, а хвост поднимался над спиной, как кольцо колючей проволоки, открывая очевидные признаки его пола, заключенные в ярко-розовый кожаный мешок, который словно сварили в масле.

– Vas-Y, Villie! Cherche[25]! – одновременно воскликнули Сантэн и Анна; обеим пришлось крепче взяться за повод, чтобы сдержать огромного борова. – Cherche! Ищи!

Боров принялся принюхиваться к влажной, шоколадно-коричневой почве под деревьями и потащил женщин за собой. Майкл пошел вслед, неся на здоровом плече лопату, радостно смеясь новизне этой охоты; ему приходилось почти бежать, чтобы поспеть за ними.

В глубине леса они наткнулись на узкий ручей с быстрым течением и мутной после недавних дождей водой и пошли по его берегу, криками подбадривая борова. Вдруг он радостно завизжал и начал плоским влажным рылом копаться в сырой почве.

– Нашел! – возбужденно закричала Сантэн, и вдвоем с Анной они принялись оттаскивать борова.

– Мишель! – тяжело дыша, бросила Сантэн через плечо. – Когда мы его оттащим, будьте готовы быстро действовать лопатой. Готовы?