«По всему видно, что опытные. Придется с ними повозиться. Хорошо, что пулеметов у них не видно» – продолжал размышлять капитан.

Тем временем, фашистский офицер дал давно ожидаемую Знотиным команду на разбор завала на мосту. Вражеские солдаты собрались в некое подобие строя между грузовиками, а к завалу пошли два человека, настороженно разглядывающие сваленные в большую кучу брёвна, листы кровельного железа и прочий хлам, придающий всей конструкции вид неприступного бардака.

«Сапёры» – определил Знотин. «Ну что, идите, смотрите. Помереть вам прямо здесь придется» – злорадствовал капитан, понимая, что пара вражеских солдат сейчас шагает в обрамлении пулеметного прицела, сопровождающего их прямо к воротам в преисподнюю.

Не успел Знотин насмотреться на последние секунды жизни двух фашистов, подходящих к мосту, как в тридцати метрах от него заревел, захлебываясь звериной яростью наш станковый «максим».

Длинная пулеметная очередь струёй раскалённого металла вонзилась в строй фашистских солдат, расслабленно стоящих возле своих машин; раскидала ставшие вдруг бесформенными тела, ранцы, карабины и прочий, навешанный на немцах шмурдяк. Пули, летевшие из пулемётного ствола, на такой короткой дистанции превратились в сплошной смертоносный поток, накрывший сразу всех, кто начал метаться по противоположному берегу. Такого массового уничтожения противника Знотин ещё никогда не видел.

В возникшей на вражеской стороне неразберихе, среди нагромождения распоротых пулями неприятельских тел, капитан заметил искаженное безумным ужасом лицо немецкого офицера. Укрывшийся за грузовиком фашист что-то истошно кричал своим разбегающимся подчиненным. Знотин не успел как следует разглядеть своего противника, как наша пуля, рикошетом отскочившая от автомобильного колеса, снесла вражескому командиру половину головы. «Охренеть – не встать» – только и подумал наш капитан, наблюдая за результатом работы своего станкового пулемёта.

Расчёт второго нашего пулемёта, укрытого за брёвнами дальше по берегу, пока в бой не вступал. Согласно приказу Знотина, этот пулемёт должен уничтожать фашистов, которые попытаются перебраться на наш берег через неглубокое русло Синюхи. Но после того, как первая очередь основного пулемётного расчета повалила фашистский строй на землю, никто из врагов к реке не спустился.

Пока начальник заставы разглядывал поле боя, оценивал и, честно говоря, ошалевал от увиденного, основной пулемёт продолжал работать. Как его пулемётчики успели сменить ленту, Знотин, в суматошном созерцании, даже не заметил. Он лежал, приподнявшись на локтях под скрывающей его позицию телегой и пристально наблюдал за тем, как в двухстах метрах от него испаряется вражеское войско.

«Вот бы и дальше нам так воевать» – думалось Знотину, но тревожное осознание того, что фашисты скоро очухаются и возьмутся за этот участок по-серьезному, заставляло капитана беспокоиться о том, что́ ему придётся делать, когда на противоположном берегу появится сотня-другая фашистов, знающих, что здесь стоят наши пограничники.

Солдаты вермахта у советского пограничного знака на границе РСФСР и Латвии

Станкач перестал стрелять так же внезапно, как и начал. Всего несколько минут прошло, а картина на участке уже совсем другая. На латвийском берегу вся площадка перед мостом покрыта серым ковром из мертвых вражеских солдат. Кто-то из гитлеровцев, не успевших словить свою пулю, успел удрать в недалекий лес, но для основной их массы война уже кончилась.

Переведя взор на позицию «максима», Знотин увидел, что его пулеметчики, улыбаясь, о чем-то негромко переговариваются между собой. Вот они, не нарушая маскировки, зарядили пулемёт новой лентой. Второй номер расчёта нагнулся в окоп и достал ведро с водой. «Вот это да… – ухмыльнулся внутренне Знотин – Не знаю я еще своих людей, не знаю… Три минуты назад эти двое впервые в своей жизни угробили десятка три человек и, ничего – улыбаются. Вот бы остальные мои оказались такими же головорезами».