Мы с Петькой продолжали наблюдать, а когда к нам присоединился комбат, Белкин, Увинарий и старшина, туман разогнало и мы увидели очищенную от разбитой техники дамбу. Подбитые танки и БТР стояли в стороне, а остатки грузовиков чернели в болоте.

– Чёрт.., сейчас кофе попьют и пойдут вперёд, – мельком глянул на часы и разочарованно присвистнул, – пять тридцать всего ли ж. Что ж…, будем держаться.

Я обвёл глазами, если так можно было выразиться, ядро нашего коллектива. Людей, на которых мог положиться полностью. Даже на Увинария… После вчерашнего боя он сумел встряхнуться и теперь выглядел собранным и готовым ко всем превратностям предстоящего.

– Я с Увинарием остаюсь здесь с пулемётом. Петька, ты с Белкиным берёшь второй пулемёт. Комбат дай ему ещё двоих человек и вы проходите по дороге в сторону переправы метров пятьсот и занимаете оборону против разведчиков, которые будут возвращаться, как только услышат звуки боя. Ваша задача уничтожить и не дать им ударить нас с тыла. Вы, Григорий Иванович, – обратился я к комбату, успев с ним вечером более-менее пообщаться, – как услышишь звуки танковых моторов, ну…, впрочем ты знаешь, как действовать. Немцы наверно минут через сорок пойдут. Старшина, ты у машин. Кто в девять часов к тебе выйдет с тем и уходишь. Всё, по местам.

….Бой был скоротечным. Хоть он и начался, как мы планировали, но сила и огневая мощь были на стороне противника. Первыми двинулись танки, за ними мотоциклисты, потом грузовики с пехотой и потекла лента колонны через дамбу. Комбат с двумя пушками успел вовремя и даже подбил один танк, но остальные, развернувшись в цепь, открыли дружный огонь и через пять минут с противотанкистами всё было кончено. Пока танки и артиллеристы разбирались друг с другом, грузовики с мотоциклистами остановились вдалеке, недоступные для нашего пулемётного огня. И мы с сержантом в бессилье наблюдали гибель остатков батареи. Танки свернулись в колонну на дороге и двинулись вперёд, а за ними весёлой стайкой помчались мотоциклисты и снова потекли бесконечной лентой грузовики. Ужасно проскрежетав гусеницами по останкам пушек, танки, донеся до нас угарный запах сгоревшего бензина, подымая густую, белесую пыль, ушли в сторону переправы, откуда донёсся мощный взрыв – скорее всего комдив взорвал её раньше срока. Едва прошли танки, я с пулемёта, Увинарий, оскалив зубы с автомата, с близкого расстояния расстреляли практически всех мотоциклистов, а дальше… Перебежки с места на место. Опять стрельба, опять перебежки. Разрывы мин, щёлканье и треск разрывных пуль – всё это слилось в одну сплошную пёструю ленту мелких события, непрерывно льющихся друг за другом. Нам с Увинарием пока везло и мы, забыв про всё, просто дрались. Вошли в то состояние, когда русскому мужику уже было всё равно убьют его, искалечат, изрубят в куски, но с собой он утащит врагов по максимуму. Как сказал один из заграничных полководцев – «Русского солдата мало убить – его надо ещё и повалить на землю…..»

Не повезло мне, я со злобным азартом вёл стволом пулемёта по немецкой цепи, перебегающей в нашу сторону, как что-то сильно ударило в голову и я мгновенно ушёл туда, куда обычно уходят люди в такой ситуации….

Курту тоже не повезло, его срезало первыми же очередями пулемёта и сейчас он лежал плотно прижавшись к земле. Рана была пустяковая, пуля лишь длинно скользнула по рёбрам, вспоров кожу, и ушла, но крови вышло много. С такой раной, перевязавшись, можно и дальше воевать, но Зейдель продолжал лежать и в грохоте стрельбы тоскливо размышлял.