– Шестьдесят четыре; еду с ярмарки.

– Значит, дочку вы родили в тридцать девять лет?

Роза кашлянула, словно прочищая горло, покивала и еще раз кашлянула. Гомес тоже откашлялся. Прочистив горло, он погладил белую дорожку волос. Роза шевельнула правой ногой и застонала. Гомес шевельнул левой ногой и застонал.

Уж не знаю, то ли он копировал мою мать, то ли просто насмешничал. Если они перешли на язык стонов, кашля и вздохов, мне с трудом верилось в их взаимопонимание.

– Рад приветствовать вас у себя в клинике, Роза.

Он протянул руку. Мама подалась вперед, будто собиралась ее пожать, – но передумала. Докторская рука застыла в воздухе. Как видно, невербальное общение не вызывало маминого доверия.

– София, дай мне бумажную салфетку, – сказала она.

Выполнив это распоряжение, я вместо мамы ответила Гомесу рукопожатием. Ее рука – моя рука.

– А вы – миз Папастергиадис? – Он произнес это с нажимом; получилось «миззз».

– София – моя единственная дочь.

– А сыновья есть?

– Говорю же: она у меня единственная.

– Роза. – Он улыбнулся. – Сдается мне, вы сейчас расчихаетесь. В воздухе сегодня летает пыльца? Или что-нибудь другое?

– Пыльца? – Роза надулась. – Здесь пустынный климат. Даже цветы, какими я их себе мыслю, тут не растут.

Следом за ней надулся и Гомес.

– Я потом организую для вас экскурсию по нашему парку и покажу цветы, каких вы себе не мыслите. Пурпурный кермек, заросли ююбы с великолепными колючими ветками, красноплодный можжевельник и другие растения, доставленные на радость вам из закустаренной местности близ Табернаса.

Подойдя к инвалидному креслу, он опустился на колени у ног моей матери и заглянул ей в глаза. Она расчихалась.

– Дай еще салфетку, София.

Я повиновалась. Теперь она держала две бумажные салфетки, по одной в каждой руке.

– После чихания у меня вечно начинается боль в районе локтя, – объяснила мама. – Острая, раздирающая боль. Пока чихаю, приходится поддерживать одну руку другой.

– Где болит?

– С внутренней стороны локтя.

– Благодарю. Мы проведем полное неврологическое обследование, включая обследование черепно-мозговых нервов.

– Кроме того, у меня хронические боли в суставах пальцев левой руки.

В ответ Гомес пошевелил пальцами левой руки в сторону мартышки, точно призывал ее сделать то же самое.

Через некоторое время он повернулся ко мне.

– Замечаю фамильное сходство. Только вы, миззз Папастергиадис, темнее. У вас бледная кожа. Но волосы почти черные. А у вашей матери – светло-каштановые. У вас нос длиннее. Глаза карие. А у вашей матери – голубые, совсем как у меня.

– Мой отец – грек, но родилась я в Британии.

Я не знала: «бледная кожа» – это оскорбление или комплимент?

– Тут мы с вами похожи, – сказал он. – У меня отец испанец, а мать американка. Вырос я в Бостоне.

– Почти как мой ноутбук. С той лишь разницей, что в Америке он был только в проекте, а на свет появился в Китае.

– Да, определить национальную принадлежность всегда непросто, миззз Папастергиадис.

– А я родилась близ Гулля, в Йоркшире, – неожиданно заявила Роза, видимо, беспокоясь, как бы о ней не забыли.

Когда Гомес потянулся к ее правой ноге, Роза вручила ему свою ступню, как дар. Большим и указательным пальцами он, под нашими с мартышкой бдительными взорами, стал поочередно сжимать своей пациентке пальцы на ноге. Потом скользнул большим пальцем к лодыжке.

– Это таранная кость. А перед тем я пальпировал фаланги. Вы чувствуете мои пальцы?

Роза помотала головой.

– Ничего не чувствую. Ноги онемели.

Гомес кивнул, будто наперед знал правду.

– А вообще как ваш настрой? – осведомился он, как будто так называлась кость: «настрой».