Доктор Гомес. Тот самый консультант-ортопед… не один месяц я старательно пробивала его по Сети. На вид слегка за шестьдесят, волосы серебрятся сединой, а от виска по всей левой стороне головы тянется поразительная чисто-белая дорожка. Костюм в тонкую полоску, загорелые руки, настороженный взгляд голубых глаз.

– Благодарю, Солнце, – сказал он сестре, будто для выдающегося врача, специалиста в области мышечно-скелетных заболеваний, в порядке вещей называть своих подчиненных именами небесных тел.

А его подчиненная застыла, держа дверь нараспашку и словно блуждая мыслями где-то на просторах Сьерра-Невады.

Повысив голос, доктор повторил по-испански:

– Gracias, Enfermera Luz del Sol[3].

На этот раз она затворила дверь. Я снова услышала цокот каблуков, вначале ровный, потом – с ускорением. Она припустила бегом. Прошло еще какое-то время, прежде чем стук каблуков перестал эхом отдаваться у меня в голове.

Доктор Гомес заговорил по-английски с американским акцентом.

– Прошу. Чем могу служить?

Роза изобразила недоумение:

– Я думала, вы сами скажете.

Доктор Гомес улыбнулся, обнажив ряд верхних зубов с золотыми коронками на резцах. Мне вспомнились зубы черепа, который нам, студентам-антропологам, показали на первом курсе, попросив определить, чем питался этот человек. В зубах у наглядного пособия было полно дырок, так что питался бедняга, по всей видимости, сырым зерном. При ближайшем рассмотрении оказалось, что в одно дупло затолкали в качестве пломбы пропитанный кедровым маслом комочек ткани, чтобы облегчить боль и не допустить воспаления.

В тоне доктора Гомеса смутно угадывались дружелюбие и чопорность.

– Я просмотрел ваши справки, миссис Папастергиадис. Вы какое-то время заведовали библиотекой?

– Да. По состоянию здоровья не дотянула до пенсионного возраста.

– У вас пропало желание работать?

– Да.

– Значит, вы ушли не по состоянию здоровья?

– Скорее, по стечению обстоятельств.

– Понятно. – На его лице не отразилось ни скуки, ни интереса.

– Я занималась составлением каталогов, описанием и систематизацией печатных изданий, – пояснила она.

Доктор покивал и перевел взгляд на монитор. Пока мы ждали, чтобы его внимание переключилось на нас, я огляделась по сторонам. Обстановка в кабинете первичного приема была строгой. Раковина. Функциональная кровать, рядом – серебристый рефлектор.

У дальней стены – книжный шкаф с фолиантами в кожаных переплетах. И тут я поймала на себе какой-то взгляд. Яркий, любопытствующий. С полки на середине стены таращилось чучело мартышки, втиснутое в стеклянный футляр. Застывшие глазки навечно устремились на человеческих собратьев.

– Миссис Папастергиадис, я смотрю, ваше имя Роза.

– Да.

«Папастергиадис» легко слетело у него с языка, точно он произнес «Джоан Смит».

– Вы позволите мне обращаться к вам «Роза»?

– Да, пожалуйста. В конце-то концов, это же мое имя. Родная дочь говорит мне «Роза», так что и для вас не вижу препятствий.

Доктор Гомес посмотрел на меня с улыбкой.

– Вы обращаетесь к матери «Роза»?

За три дня мне уже вторично задавали этот вопрос.

– Да, – коротко сказала я, как о чем-то несущественном. – Можно спросить, доктор Гомес: а как нам с мамой следует обращаться к вам?

– Спрашивайте. Поскольку я консультант, меня принято называть мистер Гомес. Но это чересчур официально; нисколько не обижусь, если вы будете говорить мне просто Гомес.

– Так-так. Это полезно знать. – Мама подняла руку, чтобы проверить шпильку, на которой держался узел волос.

– Вам шестьдесят четыре года, миссис Папастергиадис?

Неужели он забыл, что получил разрешение обращаться к ней по имени?