Зло – это мы

Когда смотришь на прогнившую систему со стороны, кажется, что повергнуть ее не так уж и сложно, особенно если добраться до того, кто восседает на вершине. Многие герои антиутопий обманываются и начинают по классике бороться с ветряными мельницами, в то время как бороться нужно, прежде всего, с самим собой. Правда, победить в любом случае не получится.

В антиутопии редко можно увидеть конкретного единоличного злодея, а если такой и есть, то в итоге он чаще всего оказывается марионеткой, которой управляют другие, которыми управляют совсем другие, и так далее. Сомнительные теории, интриги в высших кругах, ни к чему не ведущие перевороты – способов бесцельно будоражить сознание персонажей более чем достаточно. А всей правды мы, пожалуй, так никогда и не узнаем. Поэтому в конце произведения читатель обыкновенно остается у разбитого корыта с непониманием, как жить дальше, и дай бог, если с надеждой на светлое будущее, в котором ничего не будет напоминать ему о знакомых и пугающих антиутопических мирах.

Примеры

«– Ведь меня не расстреляют, скажите, Смит? У нас же не расстреливают, если ты ничего не сделал… только за мысли, а мыслям ведь не прикажешь. Я знаю, там разберутся, выслушают. В это я твердо верю. Там же знают, как я старался. Вы-то знаете, что я за человек. Неплохой по-своему. Ума, конечно, небольшого, но увлеченный. Сил для партии не жалел, правда ведь? Как думаете, пятью годами отделаюсь? Ну, пускай десятью. Такой, как я, может принести пользу в лагере. За то, что один раз споткнулся, ведь не расстреляют?

– Вы виноваты? – спросил Уинстон.

– Конечно, виноват! – вскричал Парсонс, подобострастно взглянув на телекран. – Неужели же партия арестует невиноватого, как, по-вашему? – Его лягушачье лицо стало чуть спокойней, и на нем даже появилось ханжеское выражение. – Мыслепреступление – это жуткая штука, Смит, – нравоучительно произнес он. – Коварная. Нападает так, что не заметишь. Знаете, как на меня напало? Во сне. Верно вам говорю. Работал вовсю, вносил свою лепту – и даже не знал, что в голове у меня есть какая-то дрянь. А потом стал во сне разговаривать. Знаете, что от меня услышали?

Он понизил голос, как человек, вынужденный по медицинским соображениям произнести непристойность:

– Долой Старшего Брата! Вот что я говорил. И кажется, много раз. Между нами, я рад, что меня забрали, пока это дальше не зашло. Знаете, что я скажу, когда меня поставят перед трибуналом? Я скажу: “Спасибо вам. Спасибо, что спасли меня вовремя”.

– Кто о вас сообщил? – спросил Уинстон.

– Дочурка, – со скорбной гордостью ответил Парсонс. – Подслушивала в замочную скважину. Услышала, что я говорю, и на другой же день – шасть к патрулям. Недурно для семилетней пигалицы, а? Я на нее не в обиде. Наоборот, горжусь. Это показывает, что я воспитал ее в правильном духе».

Джордж Оруэлл «1984»

Отличный пример подавления сознания безжалостной машиной системы демонстрирует Джордж Оруэлл, герои которого готовы уличить сами себя в «мыслепреступлении» и тем самым оправдать зверские решения и наказания правящей партии.

«– Полагаю, вам известно, что такое “польский”?

– Это язык, мертвый язык.

– Как и французский, и как немецкий, – заторопился другой студент выказать свои познания.

– А “родители”? – вопросил Директор.

Неловкое молчание. Иные из студентов покраснели. Они еще не научились проводить существенное, но зачастую весьма тонкое различие между непристойностями и строго научной терминологией. Наконец один набрался храбрости и поднял руку.

– Люди были раньше… – Он замялся; щеки его залила краска. – Были, значит, живородящими.