Ассирийцы с вавилонянами отмечали гибель гиганта Хумбабы от рук героев Гильгамеша и Энкиду, а палестинцы прославляли юного пастуха Давида, победившего в неравном бою могучего филистимлянина Голиафа.

Согласно финикийской легенде Мелькарт родился от бога Демаруса и богини Астарты, однако ему приписывались подвиги, совершенные эллинским героем Гераклом.

Еще до рассвета мужчины отнесли к алтарю Мелькарта дары. Женщины тем временем готовили праздничное угощение и украшали свои жилища. Из маленьких окон многоэтажек свешивались пурпурные полотенца, означавшие, что в семью вместе с праздником пришла радость.

На стенах, дверях и воротах домов красовались венки из колючих сорняков – расторопши, бодяка и синеголовника, в изобилии произраставших на склонах Геликонского хребта в Беотии, на родине Геракла. Собранные на косогорах Ливана, они ничем не отличались от беотийских.

Дети бегали по улицам, размахивая засушенными свиными хвостами, которые символизировали пятую жертву Мелькарта – Эриманфского вепря. Особенно отчаянные привязывали к голове свиные уши, обидно хрюкали, толкались, а потом стремглав удирали от сверстников.

Замужние матроны обмахивались веерами из перьев чаек, делая вид, будто это перья медноклювых Стимфалийских птиц. Девушки угощали всех желающих яблоками из корзин, со смехом уверяя, что это те самые – из сада Геспера, правителя Гесперитиды. Никто им, конечно, не верил, однако яблоки тирийцы разбирали охотно.

Атлетичного вида мужчина в львиной шкуре и с суковатой дубиной в руке провел по улицам города белого критского быка, на спине которого сидела прекрасная обнаженная тирийка, символизируя украденную Зевсом финикийскую принцессу Европу.

Бык сопел, упрямо упирался в вымостку могучими ногами, но покорно следовал за бутафорским Гераклом, когда тот дергал привязанную к кольцу в носу животного веревку.

Горожане пронесли по Священной дороге соломенные чучела великанов – рогатых, с торчащим детородным органом, увешанных трупиками крыс и мышей, чтобы поджечь их на пристани, а потом сбросить в море под крики, улюлюканье и свист толпы. Это действие означало смерть Антея.

Затем праздничное шествие-помпэ двинулось к храму Мелькарта, где тирийцам предстояло насладиться традиционным жертвоприношением в честь основателя города.

Галикарнасец, бородатый, загорелый, с ежиком жестких волос на голове и в хитоне из знаменитой пурпурной сидонской шерсти мало чем отличался от горожан.

Чтобы еще больше походить на тирийца, он повязал голову белой тенией с надписью «Алкид», что означало фиванское имя Геракла, данное ему при рождении матерью Алкменой. С шеи Геродота на грудь свисала гирлянда из головок бодяка с фиолетовыми цветками.

Вместе с толпой галикарнасец прошел сквозь знакомый портик на священный участок, откуда поток адептов понес его в сторону алтаря. Увитый плющем и оливковыми ветвями домик-наиск светился изнутри зажженными вокруг бетэля свечами. Розовый постамент едва виднелся из-под груды букетов и подношений.

Коллегия из пяти жрецов ожидала адептов возле жертвенного стола, стоя лицом к востоку. Они выглядели так же, как и Хаммон: длинный белый хитон с блестками, безволосая голова, миртовый венок, в руках оливковая ветвь. Лишь один из них держал жезл – золотой стержень с сидящим на навершии орлом.

«Вот этот с жезлом и есть глава фиаса Мелькарта… – догадался Геродот. – Что-то вроде нашего архиерея. Остальные – иерофанты рангом пониже… А голову бреют по той же причине, что и египеские жрецы. Чтобы вши не кусали во время службы. Чесаться в такой ответственный момент некрасиво».