– Дурочка! Зачем?! Что ж ты делаешь?! С собой…

Она приходила в себя. Глаза прикрылись, погасли, плечи раскостенели, черты лица ожили. Лицо было бледным, беспомощным.

В комнату вошли Лёнчик с Итваном.

– Мамочка, тебе плохо? – бросился к дивану Лён-чик.

– Всё в порядке. Всё… Не волнуйся, – с трудом подняв руку, она погладила его по растрёпанной голове, – Садитесь завтракать. Остывает картошка. Я полежу. Всё хорошо, правда. Мне… полежать…

Вовсе не полтора часа, как обещалось, а около трех часов прошло, пока все ожидаемые прибыли, приготовились, собрались в зале ожидания и пригласили нас. Эти три часа были для нас не лишними.

После происшествия с вертолётом к нам в комнату вломились Затылок и четверо солдат с оружием наготове.

– Не двигаться! Опустить глаза! Всем смотреть в пол! – угрожающе щёлкнул предохранитель его пистолета, направленного на меня, – Жду объяснений.

Из-за спины солдат появился Бейн, невозмутимо оглядел нас, подошел к лежащей на диване Веле, тронул ладонью её пергаментный лоб, взял бессильную руку, пощупал пульс.

– Всем выйти, – повернулся он к Затылку и солдатам.

Затылок озадаченно топтался, вертя в руках пистолет.

– У вас что-то со слухом? – чуть ли не ласково осведомился Бейн, – Я не повторяю приказы дважды.

Затылок, возмущенно сопя, вышел вслед за солдатами.

– Что с ней?

– Нервный срыв, – сказал я, – Она, вообще, нездоро ва. Не надо её беспокоить.

– Это – она? – кивнул он за окно на вертолёт.

– Да. Случайно.

Бейн постоял в раздумье, глядя на Велу. Глаза Велы были прикрыты.

– Медицинская помощь нужна?

– Нет, – сказал я, – спасибо. Разве, что-нибудь лёгкого, успокаивающего.

– Я пришлю. Отдыхайте.

– Вертолёт сильно повреждён?

– Рация, некоторые приборы, аккумуляторы… Думаю – исправимо.

– Очень жаль. Она не специально.

– Могло быть… гораздо хуже, да?

Я кивнул.

Бейн потёр выбритый подбородок.

– Вы – среди друзей. Отдыхайте.

Вскоре на площадку перед станцией приземлился другой вертолёт, близнец первого. Из него вышли двое мужчин – генералов, женщина и тройка военнослужащих в синем, видимо, какиенибудь спец-порученцы. Прибывшие, по-всему, очень важные птицы, быстро прошли в здание. Вообще, все военные исчезли из обозримого пространства, наверное, им был дан приказ не мозолить нам глаза.

Я думал, что сейчас же начнутся переговоры, но позвали нас только часа через два. Все это время вокруг нас не слышалось резких звуков, не мелькало ничьих посторонних лиц. Возможно, это было организовано специально, чтобы Вела смогла отдохнуть.

Так или иначе, но Вела действительно поспала, благодаря тишине и переданным Бейном успокоительным таблеткам. Она проснулась посвежевшей, умиротворённой и принялась за оставленный ей завтрак.

В дверях появился Бейн, участливо осмотрел Велу, осведомился о её самочувствии и лишь затем пригла сил нас на встречу.

– Мы говорим с тобой на разных языках, как всегда… но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются.

Михаил Булгаков

В зале ожидания находилось четверо: трое новоприбывших и Бейн.

Зал ожидания был просто большой пустой комнатой с невесть когда беленными пожелтевшими стенами, с крашенными голубо-серыми панелями, с пыльной – в пять матовых шаров – люстрой под потолком. К стене притулились деревянные стулья, сбитые друг с другом рейками. Дощатый пол был тщательно вымыт. Посреди комнаты стоял стол, покрытый выцветшей вишнёво-плюшевой скатертью, как на колхозном собрании, и даже классический атрибут сходства – графин с водой – царствовал на столе.

Однако за столом сидели люди мало похожие на колхозников.

Бейн представил гостям нас, а нам гостей: генерала Ниткина – плечи шире погон, шея шире воротничка, бронзовая залысина, стекающая в бронзовый лоб – командующего контингентом вооружённых сил Згинской особой зоны; генерала Паслёна – упорная кость подбородка, непререкаемые шарниры желваков, арийски совершенные ноздри – черезвычайного представителя министерства обороны; Муравьёву – директора-координатора Згинского научно-исследовательского комплекса – фиалковласую яркую даму без возраста.