Дойдя до подъездной дороги с живыми изгородями, ошалевший и до предела усталый Главк спросил:

– Могу ли я увидеть Госпожу?

– Не будьте идиотом, – наставительно заметил Уитлоу. – Только этого не хватало. Нам и Моли предостаточно, а ведь его нельзя сравнить даже с ее мизинцем.

На протяжении последующих ста двадцати лет Главк перемещался из города в город по всему Соединенному Королевству, затем подался в Северную Америку… работал зазывалой на ярмарках, в картежных домах, балаганах… беспрестанно наблюдая, выискивая, держа себя тише воды, ниже травы… и всюду, куда бы его ни заносило, давал в газетах объявления… объявления, где никогда не менялся текст, лишь адрес, а впоследствии и телефонный номер…

Объявления, задававшие один и тот же вопрос:

Грезишь ли ты о Граде-в-Конце-Времен?

Главк сидел оцепенелым трупом. Он мог ощутить любое колебание в досках и балках. Все тихо. В ближайшие несколько минут гостей не предвидится.

Сборщик, находящийся за дверью – беспрестанно подкидывающий серебряную монету сборщик, – позволил себе манкировать целым рядом общепринятых условностей. Не сообщил о появлении, не поделился информацией… Браконьер.

Пару раз ударив мозолистыми костяшками по двери, Главк флейтой сузил глотку, сделав голос юным и неуверенным: тот самый голос, каким он ответил по телефону на объявление Чандлера:

– Извините? Это Говард. Говард Грасс…

Худощавый мужчина, открывший дверь, держал серебряный доллар между большим и средним пальцами. Зрачки его были громадными, аспидно-черными и недвижными. Он снизошел до холодной, чуть удивленной улыбки – затем расплылся в усмешке победителя:

– Господин Главк. Какая приятная неожиданность.

Главк знал признаки разящего удара, который вот-вот нанесет Чандлер. Времени на раздумья не оставалось.

Взгляд венценосной серебряной женщины на аверсе «моргана», зажатого в тонких пальцах сборщика, смотрел на север. Главк закатил один глаз, вытянул противоположную прядь, отогнул ее в сторону – и чеканный профиль уставился на юг.

При этом перевернулось и сердце Чандлера, мгновенно заполнив грудную клетку кровью. Пальцы его дернулись и разжали монету. Упав, штампованная унция сероватого металла легла орлом вверх. Физиономия Чандлера позеленела; не прогибаясь в пояснице, он молча повалился ничком, жесткий как доска, накрывая телом доллар…

В ванной завизжала женщина-вуаль. Без присмотра Чандлера ее талант и страсть вышли из-под контроля. Из щелей по периметру двери плеснуло пламя. Главк охотно приложил и свою руку.

Наконец-то партнерше Чандлера дали отвести душу.

В тот же день, ближе к вечеру, Главк сидел в теплой квартире, закутавшись в меланхолию… Шторы задернуты, единственная лампа в тесной гостиной освещает телефон, стоящий на столике возле кресла. За закрытой дверью в спальню женщина – его партнерша, Пенелопа – что-то тихонько напевает детским голоском. Вокруг ее песни плавает ровный, низкий зуд, словно вот-вот перегорит электрическая лампочка.

Веки Главка дремотно прикрыты. Час назад он скромно закусил яблоком и ломтем пшеничного хлеба с тремя кусочками салями. В те далекие, первые лондонские дни подобный обед сошел бы за пиршество.

Он молча смотрит на телефон в золотистом прямоугольнике света. Что-то близится. Он воспринимает сильное, четкое подергивание сторожевой нити, возвещающее появление добычи. Это знание появилось безо всякого предупреждения. Наверное, не было времени.

Допустил ли он ошибку, устранив Чандлера?

Раскинув мысленную сеть, он ощутил целых три птички в округе – почти наверняка три, – хотя одна из них казалась несколько чудной, не из тех, к которым он привык. Что же до оставшейся парочки, по своему долгому опыту он был уверен, что наизусть знает их повадки, заботы и страхи, их нужды.