– Где ты всему этому научилась? Ты же…

– Звезда. – Она кивнула и облизала окровавленный нож. – Значит, в отличие от вас, ночью не сплю. А на кого, по-твоему, можно посмотреть ночью? На разбойников, на бродяг и всё такое… да и когда путешествуешь по небу, тоже надо бы уметь обстроиться. У нас там такие угодья! Леса, сады, многие из них разбил ещё род великого Золотого Зуллура, но знал бы ты, как там сложно кого-то поймать и как много желающих поймать тебя!

Она говорила и почти не глядя потрошила птиц, бросала внутренности на найденный где-то кусок тряпки. Взгляд то и дело задумчиво устремлялся к видневшемуся в окне небу. Там сияло множество звёзд; одни были неподвижны, другие метались туда-сюда.

– Знаешь, гляжу на них сейчас и думаю: мои не удивились, наверное, когда я не вернулась. Привыкли, что я могу надолго пропасть, засмотревшись на людей.

– Но теперь-то хватились. – Мальчик снова вспомнил дату на билете, вздохнул. Он не знал, как небесный народ меряет время, много ли для них два лау, и потому не стал сетовать вслух, себе душу и так уже растравил.

– Угу. И как там без меня мама, как братишки… – Она резко замолчала. Опять куснула губу, оглядела свою работу и потребовала: – Ладно, бери бочонок и идём на улицу. Промоем, а потом зажарим.

С напускной бодростью она подхватила узел с потрохами одной рукой, другой взяла за ноги тушки и встала. На небо она больше не смотрела, даже когда вышла на улицу.

Птицы вышли вкусными, по крайней мере мальчику так показалось, хотя раньше он дичи не ел. В городе силу ему давали стены, деревья, люди, а воду он пил только потому, что она казалась сладкой. Здесь, ослабленный долгим тревожным сном, дорогой и расставанием с Холмами, он с удовольствием набросился на сочное жирное мясо, к которому примешивался вкус кисловатого ягодного сока и какой-то принесённой Карой душистой травы. Звезда наблюдала за ним с прежним нескрываемым самодовольством – правда, только в те минуты, когда сама не впивалась в нежную бело-розовую спинку птицы. Больше не говорила – не спрашивала ни о чём и ничего не вспоминала. Так же молча она бросила в гревшийся на очаге котёл с водой несколько цветков и корешков, а вскоре протянула мальчику стакан в ржавом металлическом подстаканнике. То, что там получилось, было вкуснее воды.

– Ты невероятная. – Он сказал это вполне честно. Ему было тепло и спокойно, и мир вокруг – даже полумёртвый и очень далёкий от родных мест – казался намного уютнее, чем ещё недавно. Свет звезды сливался с ровным светом огня. – Ты точно не богиня?

– Боги и богини у нас не мечутся туда-сюда, вершат судьбы, спасают миры, в общем, делают большие дела, – усмехнулась Кара, тоже с громким хлюпаньем делая глоток из чашки. – Я обычная. Даже не представляю, с чего это именно меня сюда занесло и… – снова на миг что-то в лице переменилось, – почему так поздно.

– Поздно? – удивился он, даже забыв добавить, что спасать города – дело большое.

Она спохватилась, торопливо и неловко заулыбалась, разведя руками:

– Извини. Я так, ворчу. Просто посмотрела бы на тебя во всей красе, посидела бы в кабаке, выпила бы этого вашего золотого красивого напитка с пенкой… как его? И не было бы этого. – Она шевельнула голыми пальцами ног. Возможно, хотела ещё на что-то пожаловаться, но не стала. – Ладно, всё поправимо, верно говорят: жив – свети, умираешь – борись. Но, наверное, надо уже поспать. Выйдем тогда завтра пораньше, по холодку.

Она убрала волосы за уши, зевнула и при этом засияла ещё ослепительнее. Неосознанно мальчик зажмурил один глаз, и Кара сразу сгребла два пледа.