Весь лагерь проснулся, командование опросило Георгия, солдаты прочесали местность. Никаких результатов – ни следов, ни окурков, ни поломанных веток. Ничего. Но уснуть в ту ночь никто больше не смог.

На следующий день пришло подкрепление, командование бригады связалось со штабом, доложило о своем прибытии и получило новые приказы. Часть солдат осталась в поселке, остальные с тяжелой техникой и артиллерией двинулись к деревне южнее, которая была нейтральной территорией.

– Пора лечиться у психиатра, – улыбнулся Жора, когда вместе с Эдиком и Федей разгружал ящики с боеприпасами.

– Да ладно тебе, нам всем надо, – отозвался Федя.

Поселок усиленно укреплялся, готовились к прорыву ополчения. Целый день Гор со своей компанией углублял окопы. Работа нелегкая, но бывает и хуже. Впереди раздавались еле слышные автоматные очереди – армия заходила в деревню и, видимо, наткнулась на разведывательно-диверсионную группу. Боевики и сепары, как все их здесь называли, проводили разведку боем. Прощупывали, насколько сильная оборона. «Ничего, выкусите», – подумал Жора, еще быстрее копая. Вернее, пытаясь быстрей копать – мерзлая земля упорно сопротивлялась.

Друзья остановились, чтобы покурить.

– Я рассчитывал на дембель, а не на эту фигню, – тихо вздохнул Георгий.

– Приятного мало, – отозвался Эдик. – Но мы все еще живы, – пар вылетал из его легких.

– Надолго? Сколько пацанов уже погибло.

– Уныние – смертный грех, а нам еще Родину защищать, – неуверенно улыбнулся Эдик.

– Только непонятно, от кого, – прошептал Федор.

– Меня достало уже все! – вспылил Жора. – Берцы накрылись, ноги мерзнут, как у собаки. Грязные все, как не пойми кто…

– Мы обязательно вернемся. Приедем домой в парадной форме, с красивыми погонами, девки со двора будут вешаться на шею, – мечтательно произнес Эдик.

От упоминаний о доме у каждого из друзей защемило сердце. Они вспомнили о своих родителях. Солдаты и так каждый день думали о них, но сейчас эти мысли как игла вонзились в мозг с ядом тревоги.

На следующий день начались ожесточенные обстрелы в этом районе. Все было приведено в повышенную боевую готовность. Украинская артиллерия била по позициям ополчения, оттуда не стеснялись отвечать тем же. По ночам снаряды падали с небес пачками прямо рядом с поселком. «Окопы могут стать или хорошей защитой, или плохой могилой», – подумалось Жоре. Несколько дней безумного огненного ливня со всеобъемлющим грохотом гнева может превратить любого человека в зверя.

Идти дальше становилось все сложней, мокрая холодная одежда зловеще прилипала к телу, словно саван, сковывая движения. Смотреть вперед также уже было невозможно. Дождь осатанело бил крупными каплями по лицу и шептал: «Сдавайтесь, ничтожества. Вы не заслужили». Постепенно беженцы выбились из сил и начали прятаться за стенами, уходя вбок от главного тракта. Крыш у разбомбленных домов все равно не было, но стены могли защитить от реки дождя, которая неслась с горы. Дорога пустела, но отдельные упрямцы продолжали карабкаться вверх.

Хромому не очень мешали капризы странной погоды, он привык и не к такому. Конечно, его шаг замедлился еще сильней, но останавливаться он не собирался. Внутри росла уверенность, что остановись он на мгновение – и умрет. После месяцев пути по засушливой пустыне библейский шторм казался карой, божьим гневом. Только никто не подскажет, за что так разгневался Господь на детей своих, что лишил их крова, родной земли, уважения соседей, а многих даже жизни – единственной реальной ценности человека, хоть многие и подменяют эту ценность ложными. Всю жизнь гоняются за славой, богатством, властью, не понимая, сколь мало нужно человеку как для счастья, так и для гибели.