ТЁРТЫЙ. Я, кажется, ничего такого не сказал.

ХМУРЫЙ. Но подумал.

ТЁРТЫЙ. Мысли читаешь?

ХМУРЫЙ. Мысли – читаю.

ТЁРТЫЙ /жуёт колбасу, подозрительно всматриваясь в ХМУРОГО/. А может, ты опять новую жизнь начать хочешь, а, Хмурый? Раза три уже начинал, а конец был один и тот же. Вот ты где у меня, Хмурый! /Сжимает пятерню в кулак./ И не забывай! А если что… От меня, может, и спрячешься, но от дяди Жеки не уйдёшь. /Поднимается. Похлопав по карманам, находит длинную пилочку для ногтей, проводит ей несколько раз по ногтям. Входит в телефонную будку, плотно прикрывает за собой дверь, суёт пилочку в прорезь для монет. Набирает номер./

/В обратном направлении проходит мимо скамьи мсье ПЕВЗНЕР. Останавливается./

ПЕВЗНЕР /восторженно/. О-ля-ля! Ходил, ходил – и снова опять здесь!

ХМУРЫЙ /вскочив при виде Певзнера, настороженно оглядывается на телефонную будку/. Товарищ Певзнер! /Манит его поближе./ Дело есть! Идея! Слышь, ты что? И вправду здешний родом? Фамилия-то у тебя русская, я такие встречал, а вот имя… Жозеф, Семьюель… Французские?

ПЕВЗНЕР /со снисходительной улыбкой/. Да можно и по-русски, почему. Жозеф – Иосиф, а Сэмюэль – Самуил!

ХМУРЫЙ. Ага, точно. Слушай… /Оглядывается на телефонную будку, понижает голос./ Ты говорил, с родиной неохота расставаться, так?

ПЕВЗНЕР. Ой, как неохота-а-а!

ХМУРЫЙ. Оставайся у нас.

ПЕВЗНЕР /понурив голову/. Не тяну я на политическое убежище. Не прогрессивный деятель, не революционер, не владелец фирмы. Я ведь и в каталажке не один раз сидел, но не за политику, нет, а за… /Делает движение рукой, словно залезает в чужой карман./

ХМУРЫЙ /со знанием дела/. В законе?

ПЕВЗНЕР /с грустью/. Завязал.

ХМУРЫЙ. Ссучился, значит?

ПЕВЗНЕР. Да нет, возраст. Зрение уже не то, сердце… А самое главное – хотите верьте, хотите нет – совесть, совесть замучила.

ХМУРЫЙ. Верю. Она и меня вот уже второй час грызёт.

ПЕВЗНЕР. Всего хлебнул. И санитаркой работал, и уборщицей, и… /Вздыхает./ И всё-таки, собрал до кучи всё, что заработал, сантим к сантиму в банк вносил – и вот, купил билет в СССР.

ХМУРЫЙ. В СССР?! Ах, да… Слушай, видишь хмыря в телефонной будке? Это Тёртый. Хочешь, поменяйся с ним одеждой, документами – и тре бьен, так сказать! Ты здесь, в этом… гм… в СССР. А он, гад, в Марсель махнёт!

ПЕВЗНЕР /начинает торопливо снимать с себя шорты/. Спасибо, добрый человек! Не на чужбине умру, не на чужбине… /Еле справляется со слезами./

ХМУРЫЙ /тоже взволнован/. Погоди-погоди! Штаны оставь пока. Мне ж ещё его уговорить надо!

ПЕВЗНЕР /разочарованно застегивая шорты/. А… А если он не согласится?

ХМУРЫЙ. Уговорю! Погуляй покуда.

/Делая ХМУРОМУ умоляющие знаки, ПЕВЗНЕР удаляется. ХМУРЫЙ отвечает ему жестами, полными оптимизма. Из будки выходит ТЁРТЫЙ./

ТЁРТЫЙ /пряча пилочку для ногтей, удовлетворённо/. Ну, всё! Сейчас их оттуда выкурят!

ХМУРЫЙ. Слышь, Тёртый, ты не заводись, но… Ты уверен, что дядя Жека нам за эти фотокарточки заплатит?

ТЁРТЫЙ. Я когда не уверен – не обгоняю. /Ест колбасу. Но сомнение ХМУРОГО ему не по душе. Неожиданно взрывается./ Ему за эти негативы – за негативы, не за фотокарточки! – срок светит! И приличный! Заплатит, как миленький. И в конвертируемой валюте, само собой!

ХМУРЫЙ. Я и в некорве… и в неверкор… Я и нашими возьму. /Махнув на него рукой, отвернувшись, ТЁРТЫЙ нервно ест колбасу./ Сам дуремар. Ну, а фотокарточки эти… или как их? Негротивы… Они точно у Трошкина?

ТЁРТЫЙ /с непередаваемым презрением/. Не-га-ти-вы! Само собой есть. Он же явно деловой, этот Едуард, как ты выражаешься. У него, единственного во всем доме – кнопочный телефонный аппарат с автоматическим секретарём! Ты видел, какие фирменные на нём корочки? Франкоиталоюгославские! Ох, хитёр, гад! Всё, что надо и не надо, у дяди Жеки заснял! /