ДИНА. А вот таким вы мне абсолютно не нравитесь!

ТРОШКИН /запинаясь, удивлённо/. Что? Что вы сказали?

ДИНА. Хотите сравняться с негодяем? Что ж… Попытайтесь. Но только знайте, что семь звёзд Большой Медведицы, которые вы разглядели своим острым бинокулярным зрением – отнюдь не звёзды! Это семь обыкновенных электролампочек на стреле крана! Там, на том берегу реки, строят дом.

ТРОШКИН /всматривается/. Но почему кран неподвижен? Мне известно, что дом этот строят и ночью. Я даже собирался… /Слышится сирена проносящейся вдалеке «скорой помощи». / «Скорая помощь»… Врачи спасают человека… И тоже на том берегу. Да, там ведь больница. /Искоса смотрит на отвернувшуюся от него ДИНУ./ И всё-таки, на пути к бессмертию – мы, фотографы, успели больше, чем врачи! /Щёлкает фотовспышкой, снимая ДИНУ./ Вот, пожалуйста! Вы увековечены! Странное чувство. Вы не замечали, Диночка? Всегда почему-то тянет на противоположный берег. Как будто на этом берегу не так интересно. Смотрите, какая красивая лунная дорожка! /Щёлкает фотоаппаратом./ Чем в обход, по Садовой улице добираться, спрыгнуть бы сейчас с парапета на лунную дорожку и… Через пять минут – там, на той стороне!

ДИНА. За чем же дело? Смелей!

ТРОШКИН. Гм. Так утонуть можно.

/Сбежав по полукруглым ступеням, ДИНА с грациозной осторожностью ставит ногу в белой туфельке на ярко высвеченный юпитерами проход между креслами, на «лунную дорожку». Шаг, другой…/

ТРОШКИН. Вы что?! Осторожней! Ну и ну! Как это вам удалось? /Щёлкает фотоаппаратом./ Очевидно, в вас есть что-то такое, что позволяет вам… Что придаёт вам… /Взволнован./

ДИНА /вернувшись на берег/. Ну, теперь вы!

/Спустившись по ступеням, ТРОШКИН нерешительно ставит на «лунную дорожку» ногу и тут же с воплем отдёргивает её./

ТРОШКИН /снимает башмак, выливает из него воду/. Чёрт! /Надевает башмак./ Ну, мне пора, Диночка. Хоть и в обход, а на ту сторону всё равно надо. /Смотрит на часы./

ДИНА /просительно/. Эдуард Леопольдович, для того, чтобы я, наконец, вышла из детского возраста и познакомилась не только с дневной, но и с ночной жизнью…

ТРОШКИН. А папа с мамой что скажут?

ДИНА. Папа на дежурстве, а мама… Накрасила губы, подвела глаза, причесалась и легла спать.

ТРОШКИН. Гм.

ДИНА. Побежали, Эдуард Леопольдович!

/Взявшись за руки, убегают. Часто оглядываясь, что-то восхищённо восклицая, проходит мимо седовласый человечек в белых шортах, в курточке и с галстуком «бабочка». Явный иностранец. Это мсье ПЕВЗНЕР./

ПЕВЗНЕР /ХМУРОМУ, восторженно/. О-ля-ля! Тре бьен! Мсье! Миль пардон! Парле ву франсе, мсье? /Пауза. ХМУРЫЙ смотрит молча./ Ну, а по-русски вы хотя бы умеете?

ХМУРЫЙ /ещё помолчав, с достоинством/. По-русски – лучше.

ПЕВЗНЕР /широким, охватывающим панораму жестом/. Какая красота! Это что-то бесподобное! А почему? Почему?! Потому что это моя родина! Да, да! Я прилетел сюда из Франции, из Марселя. Но я не француз. Нет, нет! Я – представитель русского зарубежья. Чистокровный «здешний» по национальности. Вы же видите, как я хорошо с вами говорю! /Спохватывается/. Ах, да, позвольте представиться. Жозеф-Сэмюэль Певзнер, к вашим услугам. /Отвешивает лёгкий поклон/. От рождения и до самого семнадцатого года – я жил здесь. А потом… потом – там. Но поверьте, я не шпион! Меня не интересует /с жёсткой, недоброй интонацией/, как, что, каким образом, зачем, почему? Наоборот! Меня интересует /с другой – задушевной, ласковой интонацией/, как, что, каким образом, зачем, почему?

ХМУРЫЙ. Нравится, значит?

ПЕВЗНЕР. Нет слов! Слов нет! /Уходит./

/Пауза./

ХМУРЫЙ /вскочив на ноги, кричит вдогонку/. Эй! Слышь? Как тебя? Пензер! Слышь, идея есть!