А ещё слова того чудака, который в конце командировки, после подавления восстания, подошёл к нему в корчме и прошептал на ухо фразу, застрявшую в голове. Всякий раз придя на ум, она причиняла боль, словно под лопаткой ворочался осколок укровичской мины.

– Ты кое-что забыл, – сказал тогда незнакомец, робко пряча гитару за спину. – Забыл одну древнюю фразу. «Он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нем истины. Когда говорит он ложь, говорит своё, ибо он лжец и отец лжи». Задумайся, кому ты служишь.

Сразу после того, как в Тарквиниях при посредничестве миротворцев был подписан план переходного периода, Андрей вернулся в Пригорстень-на-Танаисе. Там его неожиданно настигло приглашение в «Вестник Евразилии», и после переезда он больше не был в Богоросии.

В детстве он провёл там у родных не одно лето. Воспоминания и старые друзья неизбывно звали их проведать, но что-то мешало. Стыд?

– Кенаан – удивительная земля, – по дороге в тренажерный зал тянул нить монолога Яков Магонович. – Их порабощали множество раз. Персы. Эллины. Скифы. Нашествие прахопоклонников стёрло древнюю страну с лица земли. И всё же, много позже, после провозглашения независимости от Александрополя, многие кенааниты вернулись на историческую родину и смогли возродить страну, где людям действительно комфортно жить. Конечно, влияние диаспоры в Транскенаанике много значит. Она здорово помогает прародине, и граждане этого осаждённого арамеями и эллинами анклава более защищены, чем кто бы то ни было на планете. Но теперь никто не чувствует себя в безопасности. Эти фанатики, которые взрывают себя ради того, чтобы помешать строительству храма Баала на месте Праховой горы… Хирамиты во что бы то ни стало хотят его восстановить, и компромисса тут не будет. Кровь продолжит литься. Магоника уже не так рьяно защищает землю предков. Народ давно ассимилировался, и бал всё больше правят жрецы не Баала, а Теотиуакана54, традиции отмирают… Подайте-ка блин на двадцать пять. Ага. И с другой стороны цепляйте. Подстрахуете?

Андрею ничего не оставалось, как стоять у изголовья Невостребнера, пока он, пыхтя, выжал восемь повторений. Главправчий с рыком выдохнул воздух и толчком забросил штангу на стойки.

– Вам понадобятся полегче блины, – восстанавливая дыхание, произнёс шеф.

– Нормально. Сделаю с этим весом. Я раньше занимался.

Я много чем раньше занимался, подумал Андрей про себя. Правда, всё это как-то не понадобилось. Ни мышцы, ни навыки борьбы. Чтобы профессионально брехать, достаточно языка.

Штанга сделала двенадцать подъёмов и опустилась на место. Пока Андрей выполнял подход с 70 килограммами, Невостребнер развивал начатую мысль:

– Жалею, что не решился тогда на переезд. Профессиональные перспективы выше, а родни в Кенаане у меня больше, чем здесь. Уровень жизни, обеспеченная старость. Всё было в пользу эмиграции. И всё же что-то меня остановило. Быть может интуиция. Быть может, у высших сил на меня были свои планы здесь, в Евразилии. И вот теперь, спустя дюжину лет, я понимаю, что был прав, оставшись.

– А что изменилось? – спросил Андрей. – Вроде бы всё по-прежнему, гнёзда прахманов там постепенно давят. И додавят. А у нас всё грустно. Страна расползается в клочья, как трухлявый хитон.

Сердце частыми толчками посылало по разогретым сосудам порции крови. Андрей оглядел зал. На наклонной доске упорно изматывала брюшной пресс тощая девица, судя по стоимости костюма – жена не меньше, чем волостного наместника, или дочь воеводы средней руки. Пара одутловатых мужчин, в которых спортивной была только экипировка, вяло перебрасывались словами, глазея на её тело. Ещё один, отдыхая после выполнения подхода, потягивал какое-то пойло, употребление которого обещало помочь ему нарастить мышцы. Из соседнего зала доносился методичный стук; в зеркале отражался неопределённого возраста и статуса человек, измывавшийся над снарядом для битья.