Маша довольно смутно помнила историю своей святой тёзки и слова отца Явослава были ей внове. Он продолжал историю о том, как кормилица отдала деву Марию на воспитание благочестивым аддирам17 из числа местных книжников, и когда она подросла, и пришло ей время выходить замуж, они стали подыскивать ей мужа из хорошего рода, но Мария отказалась, предпочтя сохранить девство, прислуживая при обители священников храма. Однажды в вешний день явился ей ангел господень и поведал, что она будет благословенна в женах, и благословен будет плод чрева её, так как она родит Спасителя для всего человечества.

– Радуйся, благодатная Мария, – повторяла Маша, раз за разом становясь на колени, выпрямляясь, и чувствуя то лёгкое лучистое тепло, которое и было ей всегда в храме единственной наградой вместо глубокой веры или благодати. Для того чтобы выходя в мир чувствовать облегчение и надежду, ей хватало и этого.

Сегодня на исповеди батюшка особенно дотошно допрашивал её, выясняя, хранит ли она телесную чистоту и не соотносится ли она с лукавыми мятежниками. Насчёт первого ей не в чем было себя упрекнуть. Насчёт второго она предпочла отвечать уклончиво, а батюшка делал вид, что ей верит. Все прихожане были уверены, что он не доносчик.

Мятежники. Возможно именно из-за этого слова, запавшего в голову, несмотря на поселившееся внутри после причастия лучистое тепло, там же поселилась и тревога, не спешившая покидать свитое в душе гнездо.

Во время проповеди Маша заприметила среди прихожан Василису Змеянинову и протиснулась к ней.

– Ты готовилась?

– Ну, так…

– Идёшь сегодня на дополнительные?

– Наверное. А ты не хочешь со мной к бабе Радунее сходить?

Вопрос застал Машу врасплох. Сторонников старой языческой веры в Бугорках было не так много; их недолюбливали, хотя и не притесняли. Идти к ведунье-гадалке в такой праздник было как-то страшновато. Да и не в праздник тоже. Маше никогда не доводилось так делать. С другой стороны, когда как ни сейчас вопрошать о грядущей судьбе, раз уж всё стало так зыбко и неопределённо?

– Можно, – кивнула она. – Но я пока с отцом.

– Давай после занятий. Отпросимся пораньше.

Подружки переместились пошептаться к стене, под икону с образами Спасителя и скифского посадника провинции Кенаан Полдния Полатя. Того самого, который поверил Богочеловеку, но из-за ропота местных хирамитов18, опасаясь восстания, не решился сразу отпустить его. А когда в провинцию ворвался картхадастский полководец Ганнон с десятитысячным маханатом, было поздно. Потрёпанные войска скифов на своих ладьях спешно отплыли в осажденный эллинским флотом Александрополь, бывший им временной базой в районе проливов. А Ганнон, уже успевший объявить себя новым малкадиром Восточного крыла кенаано-эллинской империи, найдя Спасителя в темнице, по решению совета жрецов приказал распять его как еретика. Впоследствии, когда Спаситель уже воскрес, и апостол Андрей пришёл проповедовать в страну скифов, те, под напором раджаната, уже утратили почти все завоевания в Малой Азии и Сирии. Апостол объяснил, что в их военных неудачах повинна трусость Полатя, который своими сомнениями и нерешительностью обрёк своего учителя на страшную смерть. Кроме того им вменялась жестокость к соседним народам, земли которых они опустошали постоянными пограничными войнами и набегами. Племена, жившие при Меотиде и в Таврии, тронула его проповедь, и они во главе с живым ещё престарелым Полатем, покаявшись, приняли крещение. Вскоре скифы исчезли с арены истории, уступив место многочисленным родственным народам евразильской культуры и языковой группы, но принятое ими христианство распространилось до самых северных студеных озер и гор у пределов Гардарики. С тех пор эти народы помнили, что задолжали Господу, как помнили и наизусть повторяли также пророчество апостола Андрея о том, что Север еще возьмет своё. Через несколько веков гиперборейские земли действительно возродились в едином государстве, но центром объединения выступила уже не Данапра, а новая столица на севере, Древлестол, постепенно собравшая воедино все земли, населенные евразильцами.