После новогодней ночи Завьялов еще чаще стал заходить в библиотеку. Там они прятались с Лерочкой в подсобке и целовались. Навещал он библиотекаршу и дома. Зимой, когда темнело рано, Игорь говорил в роте, что идет в клуб на репетицию, а сам спешил к забору возле санчасти. Обычно он уходил в самоволку, когда по телевизору шел интересный фильм и во дворе офицерской пятиэтажки пустело. Окольными путями ефрейтор подбирался к первому подъезду и со скоростью, которой бы позавидовали чемпионы по легкой атлетике, взбегал на пятый этаж. Ведь при встрече кого-нибудь из командиров ему грозило десять суток ареста на гарнизонной гауптвахте в областном центре. Побывавшие там солдаты рассказывали, что там такие порядки, что их часть домом родным покажется. Условленным сигналом он стучал в дверь и через секунду уже целовался в коридоре с Лерочкой.

– Я тебя так ждала, – шептала Валерия, расстегивая крючки на солдатской шинели.

Завьялов кидал солдатский ремень в детскую кроватку, в которой копошился годовалый сынишка Леры. Тот начинал усиленно изучать новую игрушку, а взрослые тем временем уединялись на кухне и занимались любовью. Сын был мальчиком спокойным и позволял маме расслабиться.

Игорь покидал квартиру Калюжных тоже очень скрытно, прислушиваясь к каждому шороху на лестнице. Но один раз он что-то не предусмотрел и почти нос к носу встретился на лестнице с начальником штаба, жившим на третьем этаже. Майор возвращался с улицы, размахивая мусорным ведром. Слава Богу, что в подъезде опять перегорела лампочка, солдат вжался в стену и перестал дышать. Офицер был, видно, навеселе и, насвистывая себе под нос про туман, похожий на обман, прошел мимо.

Весной встречи влюбленных стали редкими, по вечерам стало светлее, и Завьялов сбегал из казармы только после ночной проверки. Но зато он мог оставаться у Лерочки на всю ночь. После таких бдений ефрейтор выглядел как зомби, но в душе был несказанно счастлив. На политзанятиях, вместо того чтобы конспектировать работы Владимира Ильича Ленина, Игорь сочинял любовные стихи, а потом нес их как дар в библиотеку к ногам Валерии Николаевны.

Боевая учеба в части набирала все большие обороты. Об отправке солдат для охраны стратегических объектов совсем забыли. Вместо автоматов им стали выдавать щиты с дырочками в верхней части и длинные резиновые дубинки, которые народ прозвал демократизаторами.

– Плотней щиты, плотней щиты! – кричал капитан, обходя строй развернутой на плацу роты. – Делай раз! – щиты чуть разворачивались влево. – Делай два! – в проем между щитами устремилась сотня рук с демократизаторами. – Делай три! – солдаты вновь закрылись щитами.

На этих занятиях Завьялов чувствовал себя римским легионером, который вот-вот должен выступить в поход, например, в Дакию, и встретиться там с ордами варваров.

Игорь никому не рассказывал о своей связи с библиотекаршей. На вопросы товарищей, куда он бегает в самоволку, Завьялов отвечал, что до одной колхозницы в деревню, и больше никаких подробностей. Это вызывало еще большее любопытство, его пытались расколоть, ведь среди солдат любимым занятием было обсуждать свои действительные и мнимые похождения, но Игорь молчал как партизан. Он с ухмылкой наблюдал, как за Валерией пытаются ухаживать солдаты и офицеры. По вечерам Лерочку по очереди провожали то капитан из четвертой роты, то прапорщик из первой. Игорь иногда специально проходил в такие моменты возле возлюбленной, печатая асфальт строевым шагом и отдавая честь командирам, которые отворачивались или небрежно козыряли, а Лерочка одаривала его украдкой обворожительной улыбкой.