Но он не просил помощи. Да и чем ему может помочь старый полковник в отставке? Пойти в Сенат? Он ничего не добьется. Выйти на улицу и «раскрывать глаза» каждому? Нет. Это тоже не пойдет. Все в глубине души знают, что война – это плохо. Пусть это звучит примитивно, но это правда. Но каждый и все вместе не знают иной жизни, не умеют жить по-другому.

Или это простая исповедь перед смертью? Может быть, Город предчувствует свою гибель? Нет. Просто так погибнуть Город не может. Его «душа» будет жить до последнего кирпичика.

Витренюк сел у радиолы и крутил стакан, из которого он пил воду, слушая Город.

– И пришли люди и увидели поле. – Произнес полковник в тишине.

Он сидел и ждал, прислушиваясь к скрипам и шумам, приходящим снаружи.

Радио молчало.

Молчало неделю.

Две.

Уже был конец сентября. Листья опадали все стремительней. Держались самые крепкие и стойкие. Ночами уже холодало. Вчера был первый заморозок.

Витренюк каждый день ходил к полю. Оно колосилось под колпаком. Там температура стабильна.

Лет двадцать тому назад он восхищался саркофагом. Ставил в пример создателя своим солдатам, а теперь… Теперь он жалел землю и проклинал чудо техники и ума.

Вечером он по долгу сидел у приемника и ждал. Он не верил, что это ВСЕ, что больше он не услышит голос Города. И, каждый раз, он шел спать, так и не дождавшись.

Однажды он уснул у радио. Проснувшись посреди ночи, он не сразу сообразил, где он. Оглядевшись и уяснив свое положение, он, покряхтев и размяв затекшие мускулы, поплелся спать.

Но надежда не покидала его. Он чувствовал, что скоро, очень скоро, Город снова заговорит.

Началось это с песни.

Полковник сел и слушал. Наконец-то он дождался.

Кто-то в ней слышит смех,

Сан Саныч слушал, а по щеке его катились слезы. В последний раз он видел птицу в юности. Еще в академии. Она пролетала высоко в небе. Пролетала мимо. В те края, куда уже не добраться человеку. Здесь ей делать было нечего. Она не нужна была людям и люди ей тоже небыли нужны. Все верно. И все так ужасно.

Но тут птица подпрыгнула в воздухе, сделала еще пару взмахов, снова подпрыгнула, затрепыхала крыльями и камнем пошла вниз. Он следил за ней взглядом, стараясь запомнить ее живой, летящей в вышине. С гордостью, имеющей крылья.

Птица давно упала, а он стоял, ища взглядом ее подругу или друга, но только синее небо и белая полоса от фриактивного самолета.

– Я ее подстрелил, – послышался голос – Ей богу, до нее было пару километров, а я ее уложил. Это просто абзац!

– Добрый вечер. – Проскрипел приемник.

– Добрый – ответил полковник

– Последняя новость. Разрушен последний мост на материк. Проезд только на плотах с разрешением сената. А жаль. Мост этот строили еще в двадцатом веке. Четыре года строили. Сдали до срока. Еще бы на год раньше и был бы побит рекорд постройки мостов. А сейчас побит рекорд по разрушению мостов. Секунда, бабах и нету. Но это больно!

– «Мне жаль», – сказал Витренюк.

– Мне тоже, – ответил город.

Молчание затянулось, и полковник подумал, что это все.

И снова – месяц ожидания.

– «Ты все еще здесь?» – спросил, наконец, Витренюк.

– Да. Здесь?

– Где ты был так долго?

– Я думал, – был ответ города.

– «О чем?» – спросил Сан Саныч.

– О смерти.

– О чьей смерти? – не унимался полковник.

– Я думал о том, как мне убить… Войну.

Молчание.

– Я думал об этом все время. Я мучался, путаясь в мыслях. Я отметал сотни безумных идей и вариантов, обрабатывал каждый возможный вариант и рассматривал последствия. Один я выбрал.