Бетси, всегда отличающаяся резвостью и энергичностью, поспешила развернуть, видимо, вновь упакованное в коробку платье и приподняла его, держа на вытянутых руках. И вот тогда мы с миссис Макстон с изумлением узрели неимоверную каверзу со стороны семейства Давернетти! Платье, казавшееся изящно расшитым невинными васильками, на деле было украшено так, что васильковая вязь складывалась в надпись: «Я люблю вас, Кристиан!»

И на этом драконье коварство не иссякло!

«Я люблю вас, Кристиан!» – значилось на кружеве, скромно прикрывающем линию декольте.

«Я люблю вас, Кристиан!» – складывалось стежками на поясе, подчеркивающем талию.

«Я люблю вас, Кристиан!» – было выписано множество раз по кругу на подоле.

– Говорила же – очки наденьте! – торжествующе высказалась Бетси.

– Это… возмутительно! – воскликнула миссис Макстон.

В этот момент внизу послышался стук, после открылась дверь, и мистер Уоллан объявил:

– Доктор и миссис Эньо!

Приложив пальцы к занывшим вискам, я приняла решение:

– Бетсалин, ты совершенно права, мое строгое синее платье для данного случая подойдет идеально.

– Но оно совершенно не праздничное! – возмутилась миссис Макстон.

– Согласна, – была вынуждена признать, – но я абсолютно не желаю устраивать праздник для лорда Давернетти, так что обойдемся унылой повседневностью – она мне гораздо милее, чем этот недопустимый наряд. Бетси, моя ванна готова?

– Да, мисс Ваерти, но, чую, надо бы туда добавить масла мятного и этой, как ее, лаванды.

– Да, и побольше, – поддержала миссис Макстон.

И, не дожидаясь ответа, торопливо вышла из моей спальни, прихватив коробку со злополучным платьем. Мы проводили ее разгневанный шаг сочувственными взглядами, но сами ничуть не расстроились, потому как единственной, кому понравилось данное платье, была сама миссис Макстон, остальные не одобрили данный наряд исключительно по одной причине – его прислала леди Давернетти.

К моему искреннему сожалению, Бетси несколько переусердствовала с мятным маслом, из-за этого теплая вода ощущалась скорее как ледяная и существенно холодила кожу. Отдохнуть в теплой ванне не вышло, а вот продрогнуть вполне. Торопливо вытершись, я надела халат, расчесала влажные волосы и покинула ванную, чтобы потрясенно застыть на пороге.

По моему сложившемуся после общения с миссис Эньо мнению, эта женщина абсолютно всегда носила с собой набор для вязания. Однако, как оказалось, добрая жена доктора считает так же уместным и набор для вышивания хранить в необъятных глубинах своего ридикюля. В целом ридикюли женщин Севера начинали уже несколько пугать – у миссис Макстон там с незапамятных времен в запасе хранились свинцовые пудреницы, у миссис Эньо – неисчерпаемый запас для рукоделия. И этому набору сегодня определенно нашлось применение.

– Сейчас-сейчас, – приговаривала супруга врача, со сноровкой, достойной восхищения и хирургического стола, орудуя скальпелем над расчленяемым платьем, – это распорем, тут добавим. Миссис Макстон, продели серебряную нить в ушко иглы?

Оставалось только гадать, известно ли доктору Эньо о том, что один из его скальпелей хранится в ридикюле миссис Эньо.

– Да-да, уже почти, – ответила моя домоправительница, старательно продевая нить.

Платье леди Давернетти, разложенное на столе, явно принесенном из кладовой, беспомощно ожидало своей участи, куски отрезанной скальпелем ткани отлетали на пол, вид в целом был крайне удручающим. Впрочем, возможно, это было лишь моим субъективным мнением – мои мысли снова и снова возвращались к письмам от родителей. Отчего-то мне не было жаль моих стараний и посланий, но осознавать, что отец и матушка, не забыв обо мне, писали каждый день… Это осознание было сокрушительным. Но все что я могла сделать сегодня – гнать прочь от себя эти мысли. А завтра, вернувшись из поместья лорда Арнела, я непременно допишу это письмо и укажу новый адрес своего проживания. И мне будет больно, но это тоже будет завтра.