Стихали разговоры, игры остановились.

Все посетители чайного дома у Шепчущих Сосен оставили свои развлечения, потому что появилось развлечение более интересное – схватка Горностая с наемником Бунди.

Никто не заметил, с чего началась их распря, и едва ли они понимали, кому из варваров надо симпатизировать. Было ясно одно: им будет на что посмотреть.

Но даже в эту напряженную минуту все вели себя тихо и относительно благопристойно. Все-таки публика здесь собиралась с достатком и немного респектабельная: мелкие чиновники, торговцы, справные ремесленники. И все-таки это здесь пили чай из чашек, а не дешевое вино из кувшинов, соревновались в стратегических играх, а не в пьяном кидании стрелами в кувшин, и сам чайный дом располагался в месте скромном, но привлекательном, а не за поворотом гнилого топкого переулка.

Почти каждый из тех, кто был в публике, что-то слышал о великих мастерах боевых искусств и, особенно, когда сам был подростком, мечтал когда-нибудь таким стать. Самое интересное (и обидное) было в том, что энергия – одна на всех и каждый, даже варвар, мог оседлать ее потоки. А значит, у каждого был шанс войти в эту силу.

Но это требовало и полной самоотдачи.

Тонкое искусство мордобоя и зарубания насмерть в чем-то подобно письменности: установленные знаки были одни на всю Поднебесную, однако их было так много и их связи были настолько сложны, что между человеком образованным и необразованным была настоящая пропасть, хотя сколько-то самых простых знаков умел разобрать почти каждый.

Для среднего человека идти дальше особого смысла не было. Здесь, в Поднебесной, многие напрягают силу, немногие напрягают ум – и те, кто напрягает силу, служат тем, кто напрягает ум. А значит, можно прожить, пускай и на дне общества, даже не зная ни одного иероглифа. Вести учет имуществу зарубками, завязывая на память узелки, развлекаться историями бродячих сказителей, а мудрость черпать у Земли, Неба и бродячих бритоголовых монахов, что одеты в варварские оранжевые одежды. И не рисковать случайно прочитать что-то, что предназначено для чужих глаз, – и лишиться головы, просто для верности.

Применения в работе на земле и ремеслах у этих познаний все равно не находилось, а вот проблемы так и слетались на голову человека, который узнал лишнее.

Поэтому тот, кто действительно брался за дело, посвящал этому годы и годы, можно сказать, выстраивал жизнь вокруг избранного искусства либо до конца своих дней скрывал свои знания.

Потому что профана, который стал бы хвастаться силой перед настоящими мастерами боевых искусств, немедленно поставили бы на место – хватило бы пары ударов. И профана, который стал бы хвастаться знанием двух тысяч школьных иероглифов перед теми, кто был способен управлять погодой одним искусством каллиграфии, немедленно подняли бы на смех – хватило бы двух взмахов кистью.

Почти все те немногие, кто был по-настоящему грамотным, служили чиновниками или были бывшими чиновниками, что удалились на покой и подрабатывали, обучая чужих детей.

И почти все те немногие, кто действительно что-то стоил в боевых искусствах, состояли в обществах, которые называли на старый манер ю-ся – боевые союзы решительных удальцов, что искали себе применение в лабиринтах больших городов или, напротив, как говорили в те времена, «странствовали среди рек и озер» в поисках приключений и наживы. Обычно они нанимались к влиятельным кланам или просто брали под охрану целый квартал, защищая его от произвола богачей, глупости чиновников, но чаще всего – от других таких же ю-ся, как они сами.