— Кофе мне здесь нальют или нет?! — вдруг вскрикивает парень, смотря на меня.

— Да, конечно, — срываюсь с места, иду к парню и аккуратно наполняю его чашку напитком.

— Ты что, щенок, совсем берега попутал! — рявкает мужчина.

Вздрагиваю, и немного кофе из кофейника выплёскивается на ноги парня.

— Ой, простите, — мямлю, ставлю кофейник на стол, хватаю салфетку.

— Ты вообще кто такая, безрукая?! — повышает голос парень и соскакивает с места, морщась. — Где Васька?

— Василиса заболела, я новая горничная. Дарина, — оправдываюсь, подавая парню салфетку. — Простите, пожалуйста.

Боже, какая я безрукая! Оглядываюсь на мужчину, словно он может мне помочь. Но хозяин просто наблюдает, стискивая челюсть. Правильно, я его сына ошпарила. Что он должен? По головке меня погладить?

— Свали отсюда! — велит мне парень.

— Да, — иду на выход, пытаясь не расплакаться.

— Дарина! — останавливает меня мужчина. — Займись своей работой. Пока я твой работодатель, и подчиняешься ты мне, как и все в этом доме, — делает акцент на последней фразе, смотря на сына. — Я еще жду свой кофе.

Киваю, снова подхожу к столу, беру кофейник, наполняя чашку мужчины.

— А ты, щенок, сядь на место! — приказывает сыну. — Я смотрю, ты силу в себе почувствовал и власть, которой у тебя нет.

Убегаю на кухню. Люба уже составляет на поднос две тарелки.

— Блинчики – Демьяну Ростиславовичу. Омлет – Ироду.

Киваю, беру поднос. Уже не нужно пояснять, кто такой Ирод, и так понятно. Возвращаюсь в столовую.

— Взрослый, самостоятельный, борзоты где-то хапнул, — иронично усмехается мужчина. — Ну тогда: карты, ключи от машины и квартиры выложи мне на стол и вперед – пошел самостоятельно жить.

— Ну, конечно, снова попрекаешь тем, что должен мне дать, — парень брезгливо отодвигает тарелку с омлетом и с грохотом кидает вилку на стол, она отскакивает и падает на пол. Подхожу, наклоняюсь, чтобы ее поднять.

— Стоять! — рявкает на меня мужчина. — Он ее кинул, он ее и поднимет.

Выпрямляюсь. Руки трясутся. У меня нет отца. Мама всегда воспитывала меня мягко, никогда не повышала голоса. Я не привыкла к такому агрессивному общению между родными.

— Ты что-то попутал, Марк. Как сыну, я дал тебе все до твоего совершеннолетия. Дальше не обессудь: или ты играешь по моим правилам, или по своим, только без моей поддержки. У тебя право выбора.

— Да какой, на хрен, выбор?! Ты же не подпускаешь меня к своим делам. Ты скорее своему псу Андрею передашь дело, чем сыну! — Марк поднимает на меня свирепый взгляд, и я только сейчас понимаю, что стою, как вкопанная, и ошарашенно подслушиваю. Не нахожу ничего лучшего, чем развернуться и убежать на кухню.

— Снова ругаются? — интересуется Люба, качая головой. Киваю. — Не обращай внимания. Демьян Ростиславович еще очень мягок с Иродом.

— Ничего себе мягок.

— Да пороть его надо. Доведёт он отца. Отнеси Ваське завтрак. Я сама тут разберусь.

Люба составляет на поднос омлет и горячее молоко с мёдом.

— Скажи: если не выпьет молоко, не допущу к работе. Домой отправлю на больничный!

— А может, и надо на больничный? Дома быстрее на поправку пойдёт.

— Не надо. Дом для нее – наказание. Иди, — отсылает меня.

Беру поднос и иду, не понимая, почему отдых дома – это плохо.

Дверь в нашу комнату приоткрыта, аккуратно толкаю ее ногой и замираю на пороге. В нашей комнате управляющий Андрей. Он стоит над кроватью Василисы и что-то тихо говорит. Рядом с ней, на тумбе, уже другие лекарства и коробочка с эклерами.

— Люба завтрак передала, — привлекаю к себе внимание, ставя поднос на стол. Андрей оборачивается ко мне и смиряет недовольным взглядом. — Извините, помешала? — хочу смыться, но Васька меня останавливает.