На рынке вообще многое переменилось. Раньше в любом павильоне встречались мелкие, втиснутые между обычными прилавками лотки изобретательных кустарей. Они предлагали домашний робот-пылесос, переделанный в радиоуправляемый рыхлитель грунта, другую хитроумно переоснащённую бытовую технику или, например, какие-нибудь мешочки с пахучей химией, которые не вредят человеку при жизни, а после его смерти, разложенные по карманам, отпугивают лис и собак. Кустарей давно прогнали, и за всем подобным теперь ходили в специальные магазины, где на каждом товаре красовалась гостовская печать. Ну или почти на каждом. От того времени на рынке остались бэушные телевизоры, микроволновки, постельное бельё и прочее, бэушным совсем не казавшееся, иногда запакованное в свежую обёртку и перетянутое подарочной лентой.

Всё землекопное вроде защитного костюма «Землеройка» перекочевало в экипировочный павильон. На входе там повесили транспарант с машинистом обвальной бригады и прощально обнимающей его женой. Ну или просто женщиной. Но зачем на транспаранте изображать какую-то непонятную женщину? Уборщик для себя вывел, что машиниста всё-таки обнимает именно жена и машинист, судя по надписи, говорит: «Я сильный». Жена ему отвечает: «И бог с тобой».

Ещё уборщик гадал, правда ли, что бэушные защитные костюмы сняты с погибших под обвалами землекопов, и правда ли, что по ценнику бэушные, а с виду вполне новые телевизоры вывезены из расселённых частных секторов, но тут ничего однозначного для себя вывести не мог. В любом случае убирать в экипировочном павильоне ему тоже нравилось. Проходя под транспарантом с женой машиниста, он непременно шептал:

– Я сильный, и бог со мной.

У экипировочного наблюдался единственный минус. Там иногда для демонстрации жгли землекопные свечи. Коптили они нещадно. В городе поговаривали, что некоторые землекопы пропитываются чернотой как раз из-за свечей. Греются в забое и пропитываются. После командировки у них на лбу, шее, да и по всему телу проступает чёрный пот. Вот сама кожа здоровая, насколько бывает здоровой кожа у землекопа, а голова вдруг трещит, в ушах шумит – и, на тебе, выходит чёрный пот, текут чёрные слёзы, из ушей сочится жидкость, как сукровица, только чёрная. Уборщик не верил, что во всём виновата копоть, но, когда продавцы зажигали землекопные свечи, предпочитал в экипировочном павильоне не задерживаться.

– А хуже уже некуда, – прошептал он и, покончив с овощным павильоном, нехотя побрёл в мясной.

У прилавка, где мешками отпускали картошку, протиснулся между покупателями и услышал, как Малой с надеждой сказал брату:

– Может, в следующем году.

– Может быть, – ответил Андрей.

На уборщика они внимания не обратили. Картошкой тоже не заинтересовались. Остановились из-за плаката с рекламой детского лагеря «Юный землекоп», куда давно мечтал попасть Малой. Он жадно всмотрелся в изображение розовощёких, одетых в защитную «Землеройку» и экипированных лопатами детей. Шевеля губами, прочитал о «лучшем примере мужского воспитания», «погружении в мир землеройных машин» и «обучении, построенном в форме квеста с элементами компьютерных игр». Мать не хотела отправлять его в лагерь. Ни в подарок на Новый год, ни в подарок на день рождения. Ни в один общий подарок за Новые годы и дни рождения на три года вперёд. Больше трёх лет Малой не предлагал. Прикинул, что цена за двухнедельную поездку выйдет слишком высокой. Теперь лишь надеялся, что лагерь добавят в список льгот.

В новостях постоянно говорили, что семьям землекопов дают льготы по оплате детского сада, разрешают не платить за школьные обеды и продлёнку, позволяют бесплатно отправлять в котлы посылки до десяти килограммов, по чёрным праздникам выдают палку колбасы и спальный мешок, по красным праздникам отгружают кузов дров или целого барана, за особые успехи в забое ставят в очередь на бесплатное жильё, а про «Юного землекопа» ни разу не сказали.