Второй колдун осмотрел кухню и вернулся в холл, его вкрадчивые шаги мягко прошелестели и затихли почти в центре комнаты. Яра снова беззвучно выругалась – теперь ему достаточно лишь поднять голову и приглядеться, чтобы увидеть ее. Колдун с винтовкой тоже прекратил кружить и замер где-то неподалеку. Они неслышно о чем-то переговаривались, не обращая внимания на густеющую темноту. Тень наполняла комнату слишком медленно – мышцы в вытянутой руке начало жечь от напряжения, а сама рука затряслась, размазывая по полу смешанную с пылью кровь. Если хотя бы один из них поднимет голову – ее заметят, если кто-то обратит внимание на тени – ее заметят, если кто-то ступит на лестницу – ее заметят. Тень ее заскользила быстрее вдоль стен, прибывая подобно воде, и с каждой секундой удерживать ее становилось все тяжелее. В солнечном сплетении жгло и болело все сильнее, и боль эта уже не помогала держать голову ясной, к горлу подкатила тошнота. Призрачная тяжесть давила на виски, и плечи, почти выворачивая суставы. Яра так сильно сконцентрировалась на ровном течении магии, что не сразу заметила, как из коридора, что вел с заднего двора, вышли четверо – плотный приземистый мужчина, двое высоких парней, по-видимому, близнецы, и молодая девушка, почти подросток, тонкая и легкая. Все они были вооружены. Мужчина, что шел первым, резко выдохнул от неожиданности, увидев высокий холл, почти под потолок заполненный плотной темнотой, трепещущей и непроглядной, оставившей лишь кольцо естественного полумрака в центре, где стояли двое. Яра вздрогнула от этого звука, замерла в панике, да так, что и дышать перестала, а сердце рванулось к горлу. Колдун с пистолетом вскинулся, оглядываясь, и встретился с ней глазами. Те оказались ярко-желтыми даже в окружающем их полумраке. На пару мгновений они застыли, глядя друг на друга. В наступившей тишине таймер на духовке издал короткую пронзительную трель, оповещая, что гусь готов.

От неожиданности Яра дернулась, не удержав тяжести своего колдовства, и следующую секунду исполинская волна ничем не сдерживаемой тьмы рухнула со стен, погребая под собой холл, захлестывая всех с головой, заливая глаза и не давая вдохнуть, вместо воздуха врываясь в распахнутые рты. Загремели выстрелы, кто-то закричал, захлебываясь, а она все лилась и лилась со стен черным нескончаемым потоком. Автоматная очередь прошила паркет в полуметре от Яры, тут же вскочившей и бросившейся вверх по лестнице. Спотыкаясь второпях и стукаясь коленями о стыки ступеней, она лихорадочно перебирала в уме все колдовство, которое знала, пытаясь найти что-то подходящее, даже не замечая осколков щепы, глубоко распоровших ей кожу на икрах. Не оглядываясь, она свернула в галерею и что есть силы бросилась вперед, к отцовскому кабинету, натыкаясь на стены и пачкая кровью все двери на своем пути.

С последним рывком Яра ввалилась в кабинет. Едва дверь захлопнулась за ее спиной, как дрожащие ноги подкосились, и она обессилено сползла по стене. Отца в кабинете не оказалось, и от этого внутренности ей сдавило чувство какой-то неясной тревоги. Разгоряченная бегом, Яра не стразу поняла, что в комнате холодно: несмотря на то, что в камине горел огонь, широкая дверь на террасу была распахнута настежь, и сквозняк чуть шевелил тяжелые портьеры глубокого синего цвета по обеим ее сторонам.

Сколько она себя помнила, посередине кабинета, почти во всю его ширину, всегда стоял огромный стол, оставляя лишь немного места по бокам, для прохода. К столу в комплекте шло такое же огромное, подстать ему, кресло, обитое матовой кожей. На подлокотниках и под головой кожа вытерлась от времени и истончилась, а медные заклепки потемнели. Некоторые из них, Яра знала, были несколько раз заменены. Пошатываясь, она подошла к столу, легонько коснулась его темной полированной поверхности, стараясь не запачкать ее грязными руками. Под своей столешницей стол хранил бесчисленное множество ящиков всех размеров, с замками и без, с торчащими в них ключами и запечатанными заклятиями, названий которым Яра не знала. Особенно ей нравились те, что были без ручек и замков, изрезанные летящей вязью, с залитой в глубокие борозды краской, золотой, красной и синей. Страшно упомнить, сколько часов они с Федей провели сидя на цветастом ковре под этим столом, водя пальцами по шерховатым сколам на краске, глядя на Лес в распахнутую дверь, молча или разговаривая обо всем на свете.