Дернулся к мобильному, чтобы немедленно позвонить Крылову, поделиться с оперативником своими мыслями. Посмотрел на время – половина первого ночи. Решил, что не настолько срочно мое подозрение. До утра потерпит.

Сон по-прежнему не шел. И потому я озадачился другим вопросом: интересом Феди Ивановны к записям отца. Дважды высказанным интересом. Меня и в первый-то раз вопрос о записях насторожил.

Чуть погодя события закрутились, я переключился на другие мысли (например, как выжить). Потом мне качественно выносили мозг. И я не то, чтобы забыл о словах Палеолог про записи, скорее, отложил их в долгий ящик. У ящика даже имелась дата для извлечения – первое августа, день, когда мне должна позвонить ма.

Тогда и собирался уточнить у родительницы, почему она «вычистила» отцовский кабинет. Одно дело, если родительница на эмоциях это сделала. Она натура тонкая, не удивлюсь, если так оно и было. Другое дело – если при вывозе бумаг отца мать руководствовалась соображениями… Любыми соображениями за пределами чистых эмоций.

Эти соображения я намеревался прояснить. Их – и контакты отца. Профессора, выделяемые из общей массы студенты. Знакомые по переписке: знаю, что па вел обширную переписку. Но понятия не имею, с кем и по каким вопросам. Не уверен, что ма знает больше, но спросить стоит.

Долгий ящик затрещал, когда меня приволокли в гараж – когда вопрос стал личным. Не просто: «Хм, кому и зачем нужны эти убийства?» С момента, как в жертвы определили меня, задача стала звучать так: «Как мне до них добраться?»

Так… В щепки тот ящик, в труху. Снова потянулся к телефону. Эти-то не спят по ночам. Ночь – их время.

– Джо, хорошей тебе ночи! – говорить пришлось громко, на фоне у вурдалака пели, играли и громыхали. – Можешь дать мне номер Лены? Или ей – мой?

– Ночи, АБ! Утром, все утром! – повысил голос и Женька тоже. – Нынче Хелен не в той кондиции.

Он сбросил вызов.

Утром так утром. Мне пока не настолько горит, чтобы я до утра дотерпеть не мог.

Женина жена Лена-Хелен Курьянова позвонила мне в восемь. На мои путаные полусонные объяснения, почему наш разговор лучше бы вести не по мобильной связи, не обиделась. Назвала адрес кафе для беседы.

– Рад встрече, – почти что искренне поприветствовал вурдалачку. – Давно ждешь?

В кафе она пришла до меня, заняла столик в углу и заказала себе… глинтвейн, кажется. Не уверен.

Зацепился взглядом за футляр с гитарой. Тот лежал на двух стульях сразу, обозначая, видимо, что столик занят. Час все еще был ранний, а зал пустой, не считая нас с Хелен да скучающего работника за стойкой.

Мертвые девушки, милые причуды.

Милая мертвая девушка взмахнула рукой. О значении жеста догадываться предполагалось самостоятельно. То ли это было такое приветствие, то ли «убирайся с глаз долой».

– Так понимаю, здесь самообслуживание? – обернулся к стойке и замершему за ней парню. – Подожди еще пару минут, закажу себе чаю. Не позавтракал.

– Болван для того и оставлен, – Лена щелкнула пальцами, и работник заспешил от стойки к нам.

Уже вблизи я подметил сияющую улыбку и бездумный взгляд парня.

– Черный чай и пару бутербродов, – я не притронулся к протянутому меню.

– С бужениной, с ветчиной и сыром, с… – принялся монотонно перечислять официант (или бармен?).

Стоял он при этом в полупоклоне и продолжал держать в руке меню. Смотрел прямо перед собой. Зрачки были расширены.

«Болван», – я поежился, вспомнив, как при первой встрече певунья звала меня «прогуляться».

Сделать из меня такого же болвана. Одноразового, надо думать.

– Всех по два, – вмешалась вурдалачка, затем указала в направлении двери. – Вы закрыты.