Я сорвалась с места и побежала изо всех сил подальше от двора, зажав ладонями уши. Я долго бежала по деревянным мостовым, которыми выстлан весь наш небольшой городок, пока они не закончились, и я поняла, что нахожусь на самой окраине, перед городским рынком, сюда я никогда бы не посмела пойти одна, но только не сегодня. Я была в нескольких кварталах от дома, но я по-прежнему слышала предсмертный крик моего друга. В этот день я ощутила, где у меня находится сердце, оно сильно стучало и болело. Ужас смерти парализовал меня. Я вдруг поняла, что ноги мои еле двигаются, да и всё тело будто обмякло, мне так захотелось прилечь… но мне совсем не хотелось идти домой, и я направилась к реке, куда мне строго- настрого запрещали и близко подходить, даже когда со мной были рядом взрослые. Но в тот день мне было всё равно, что будет со мной, если меня уличат в непослушании. Что могло быть страшнее того, что я видела… и что я чувствовала…

Я долго стояла у реки и мечтала уплыть далеко-далеко, чтобы никогда больше не идти домой. Но чем дольше я стояла, тем страшнее мне было возвращаться. Но мне пришла в голову мысль, что если меня начнут ругать, то я буду говорить, что они во всём сами виноваты, что не надо было убивать моего друга. Эта мысль придала мне такой решимости, что я быстро побежала домой, желая поскорее сказать свою первую пламенную и обличительную речь в ответ на мамины упрёки. Но дома все были так увлечены важным делом, что моего отсутствия даже и не заметили. На кухне слышались возбуждённые голоса, и я подгоняемая любопытством направилась сразу туда. Едва войдя домой, я сразу почувствовала какой-то не приятный, сладковатый и не знакомый запах, переступив же порог кухни, я поняла его происхождение…

То что открылось моим глазам, было, пожалуй ещё хуже того, что я видела утром. Первое, что сразу бросилось в глаза, это голова Кабунярчика, стоявшая на столе.

Глаза были полуоткрыты, пятачок был весь в крови…

Тут же рядом стояли миски с внутренностями и целая кастрюля с кровью. Мама с какой-то незнакомой тётей суетились вокруг стола, при этом у мамы был совершенно умиротворённый вид. Её руки были по локоть в крови, она ловко орудовала большим кухонным ножом, с большим удовольствием кромсая тело Кабунярчика…

От всего увиденного меня тут же затошнило, ноги стали подгибаться, и сознание покинуло меня…

Первое что я услышала, придя в себя в своей комнате, это как мама ругается с папой:

– Володя, я так больше не могу, постоянно она ставит меня в дурацкое положение. Моду взяла, чуть что – она в обмороке, или её тошнит, тоже мне барышня кисейная нашлась!

– Галочка, но ведь то, что сегодня ей пришлось пережить, может свалить с ног даже взрослого человека. Когда Кабунярчик нёсся прямо на Полину, я сам чуть чувств не лишился. Ведь если бы он сбил её, она вряд ли бы выжила, вот тогда бы мы были действительно в ужасном положении.

– Если б, да кабы! Всё же обошлось! Что теперь-то об этом говорить!

– Это для нас обошлось, а она долго будет жить под впечатлением этого ужасного события. Сначала картина во дворе, а потом она приходит домой и видит голову своего любимца на столе. Разве нельзя было накрыть её тряпкой.

– Мне нужно было управляться с мясом, а не думать о всякой там ерунде. Завтра купим ей самую большую куклу, и она через день забудет своего хрюкающего любимца.

– Ну это, Галочка, не так просто! Ведь девочка сознание потеряла, значит, боль потери слишком глубока, может ей собаку купить, как ты думаешь?

– Я думаю, что ты тут понапрасну огород городишь, нечего с ней так носиться и потворствовать её слабостям. Пусть привыкает к жизни простой, как есть, чай не барыня!