Все были заняты погрузкой многочисленной поклажи, а меня поручили Саше. Он сначала держал меня за руку, сидя со мной на скамейке, а потом, наказав мне не двигаться с места, побежал в здание вокзала за мороженым. Я буквально вжалась в скамейку, на которой я сидела, при появлении этого монстра. От неё до паровоза было так близко, что она вся сотрясалась в такт его грохота. И ни кому и в голову не пришло, что маленькой девочке может быть очень страшно находиться вблизи такого чудовища. Никто не сел со мной рядом, не ободрил, чтобы мне не было так страшно. Меня потом ещё долго после этого обуревали приступы страха при каждом приближении грохочущего и фыркающего паровоза. Именно тогда на вокзале в Миргороде, впервые чувство тоски и глубокого одиночества посетило меня. Все были настолько увлечены разговорами и суетой с вещами, что обо мне совсем забыли. Я находилась в каком-то липком оцепенении, из которого меня буквально вырвал громкий голос моей рассерженной мамы:

– Ну, посмотрите на неё, сидит себе и молчит, а я с ног сбилась её разыскивая!

Не знаю, что для меня было большим злом, шум паровоза или её истеричный крик.

Я интуитивно вся сжалась, и казалось, перестала дышать.

В это время подошёл мой папа и разрядил накаляющуюся обстановку:

– Галочка, ну что ты на неё кричишь, она-то в чём виновата? Это я её сюда посадил и поручил приглядывать Саше. Где я её оставил, там она и сидит, а вот Саша куда-то убежал.

– Нашёл, кому ребёнка доверить! Я тут бегаю, волнуюсь, а ты мочишь!

– Галочка, но ведь ты меня не спрашивала о том, где Полина находится.

– А сам ты не додумался мне сказать, где она сидит, да?

– Галочка, ну не кричи ты так, ведь люди смотрят.

– Да какое мне дело до людей, у меня ребёнок пропал!

– Ну почему же пропал, ведь она вовсе ни куда не пропадала.

– Это она по-твоему не пропадала, ты же знал, где она находится, а по-моему пропала, и это ты виноват, что я так нервничаю, прямо вся изошлась!

Они бы, наверное, ещё долго спорили, но их спор прервал оглушительный свист, который издал паровоз. Они как по команде замолчали и даже замерли на какое то время. Потом мама вдруг закричала истошным голосом:

– Володя, скорей! Мы отстанем от поезда!

Папа подхватил меня на руки и побежал к вагону. В это время мама, гремя каблуками, бежала за нами. За мамой бежали все родственники и что-то кричали нам вслед. Когда мы вошли в вагон, папа остановился со мной у окна и стал махать рукой провожающим. К нам присоединилась мама, она плакала и тут же вытирала слёзы платочком. Паровоз, издавая страшный лязг, судорожно тронулся. Все провожающие побежали вслед за вагоном, судорожно размахивая руками и что-то крича. Тёти плакали и махали платочками вслед удаляющемуся вагону…

После того, как провожающих не стало видно, мы все зашли в наше купе и дальнейших наших приключений я не помню. Видимо, для меня достаточно было новых потрясений, страхов, и мой мозг отключился, погрузив меня в спасительное небытие…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ОТВРАЩЕНИЕ К ЕСТЕСТВУ

В начале февраля 1959 года, мы прибыли в город Инта, который находился почти у Полярного круга. Зимы там по обыкновению длинные, морозные, снежные, а лето знойное, короткое, с совершенно не заходящим солнцем. Но все эти прелести севера я познавала медленно по мере моего взросления.

А первое впечатление нового дома был вовсе не сам дом, а баня. Видимо сразу после долгой дороги, ввиду отсутствия в доме всяческих удобств, мы все отправились мыться в баню.

Перед дорогой меня основательно одели. Сначала меня облачили в меховую шубу, затем надели такую же шапку и варежки. На ноги надели странную обувь, называемую валенками. Потом поверх всего на меня накинули большую пуховую шаль, затем, перекрестив её концы спереди, провели под руки и завязали на спине. После всех этих манипуляций, я походила скорее на маленького пингвина, чем на девочку.