Гоголь был странным, больным человеком, и я не уверен, что его пояснения к «Ревизору» не обман, к какому прибегают сумасшедшие. Трудно примириться с тем, что Гоголя так огорчила не оценка его пьесы, а то, что его не признали пророком, учителем, поборником человечества (дающим этому человечеству нагоняй для его же блага). В пьесе нет ни грана дидактики, и вряд ли можно допустить, что автор этого не знал; но, как я уже говорил, он был склонен домысливать свои книги уже после того, как они были написаны. С другой стороны, тот урок, который критики – совершенно произвольно – усмотрели в его пьесе, был социальным и почти революционным, что казалось совсем уж неприемлемым для Гоголя. Он боялся, что двор вдруг пересмотрит свое высочайшее, но изменчивое благорасположение к пьесе из-за чересчур бурных похвал радикальных кругов и чересчур бурного негодования кругов реакционных, прекратит представления, а следовательно, лишит его доходов (и, возможно, будущей пенсии). Он боялся, что бдительная цензура будет многие годы вредить его литературной карьере в России. Его также огорчало, что люди… были раздосадованы и даже возмущены его пьесой и назвали ее «грубым и пошлым фарсом». Но, пожалуй, самым мучительным для него было то, что, догадываясь, какие идут о нем пересуды, сам он их не слышал и уж тем более не мог их направлять. Гул, достигавший его ушей, был жутким и грозным потому, что это был только гул. Похлопывание по плечу казалось ему иронической насмешкой над теми, кого он уважает, а следовательно, насмешкой и над ним. Интерес, который проявляли к нему совершенно незнакомые люди, мнился ему результатом темных интриг, несказанно опасных… Он воображал, будто вокруг него ползает и перешептывается вся враждебная ему Россия, пытаясь его погубить, хваля и понося его пьесу. В июне 1836 г. он уехал в Европу» [17].

– Что же не поняли зрители в «Ревизоре», по мнению Гоголя? Каково идейное содержание пьесы? – на эти вопросы мы ответим на последнем уроке по «Ревизору», когда внимательно прочитаем и проанализируем пьесу.

2.История создания комедии

– А до этого было совсем другое: счастье признания читающей Россией! Слава и почёт!

1835-й удался! Столько о Гоголе ещё не говорили и не писали, столько он ещё никогда не печатал (выходят в свет сразу два сборника – «Арабески» и «Миргород»), и так ему ещё не жилось и не писалось. Гоголевское торжество увенчалось новой поездкой на родину – на Полтавщину, в Васильевку.

Он въезжает в пределы родной Полтавщины автором «Миргорода», человеком, которого местные обитатели побаиваются, как ревизора или генерал-губернатора. Кто знает, какая тайная дана ему власть и какое задание из Петербурга: может быть, осмотреть губернию и потом описать всё это? Он уже описал Миргород, и ему позволили. Теперь опишет весь уезд и доберётся до «личностей».

Рассказывают, что в этот приезд на родину Гоголь пожал весь букет российского успеха. Его боялись принимать дома, считая, что он если и не подослан, то, во всяком случае, облечён правами всё замечать и вносить в свои записные книжки. Он был уже не скромный коллежский ассесор, а некое доверенное Лицо, которому сам государь разрешает так описывать своих соотечественников.

В свободном смехе Гоголя для его земляков заключалась какая-то тайна, какие-то непонятные и пугающие привилегии, которые простому смертному не могли быть даны. Заглянет невзначай в дом, всё осмотрит, увидит, ничего не скажет, а потом в комедию вставит, и отвечай тогда перед всем светом!

Тема «Ревизора» уже витала в воздухе!

А ещё на обратном пути из Украины в Петербург Гоголь решил разыграть «оригинальную репетицию «Ревизора». Было задумано следующее: его друг Пащенко выезжал вперёд и распространял везде, что следом за ним едет ревизор, тщательно скрывающий настоящую цель своей поездки. Когда Гоголь и Данилевский появлялись на станциях, их принимали с необычайной любезностью и предупредительностью. В подорожной Гоголя значилось: адъютант-профессор, что принималось обычно сбитыми с толку смотрителями чуть ли не за адъютанта Его Императорского Величества. Гоголь держал себя как частный человек, но как будто из простого любопытства спрашивал: «Покажите, пожалуйста, если можно, какие здесь лошади, я бы хотел посмотреть их» и прочее.